– О, мисс Адамсон, прошу, не стесняйтесь, – язвительно улыбнулся Грумс. – Располагайте мной, как вам будет угодно. И сержантом Бимишем, разумеется, тоже. Да что там? Весь полицейский участок в вашем распоряжении! И констебли, и полицейский автомобиль! Даже и не знаю, что ещё в моих силах вам предложить.
– Благодарю вас, сэр, – Оливия не уловила насмешки и, поднявшись, с признательностью кивнула инспектору.
Она торопливо запихнула тетрадь в подушку, неловко взяла её и, ещё раз кивнув, покинула кабинет старого лорда. Закрывая за собой дверь, Оливия прищемила палец, но, даже не обратив на это внимания, отправилась наверх, в свою комнату, продолжая размышлять о проклятии Понглтонов и об актёрском призвании, о предосудительном пристрастии кухарки и её загадочной смерти, а также о неграмотной миссис Грин и её пальцах, скрюченных артритом и выпачканных чернилами.
– Ты не видела Имоджен? Нигде не могу её найти, – обратился Филипп к сестре, когда та вошла к себе.
Оливия вздрогнула от неожиданности и дёрнула за шнурок. Тусклый жёлтый свет, льющийся с потолка, разогнал полумрак, и она прошла вперёд, чуть не запнувшись о макинтош Филиппа, брошенный у двери. С него натекла приличная лужица воды, пропитавшая уголок ковра.
– Почему ты сидел в темноте? – сварливо поинтересовалась Оливия, которая с детства терпеть не могла, когда брат разбрасывал свои вещи.
– Глаза разболелись, – пожаловался тот. – У констебля Рейнолдса премерзкая привычка поворачиваться к собеседнику всем телом и ослеплять его светом фонаря. Страшно представить, как он ведёт себя на стрельбище.
– Ничего? – спросила Оливия с надеждой, имея в виду поиски детей.
– Ничего, – подтвердил Филипп. – Ни следа, но это и неудивительно во время такого ливня. Не знаю, что хотели обнаружить полицейские, но на большом поле за домом воды уже по щиколотку. Там низина, и, если дождь не прекратится, к утру там будет настоящее болото. Так ты не видела Имоджен?
– Видела, – Оливия внимательно смотрела на брата.
– И?.. – Филипп приподнял рыжеватые брови.
– Она заходила ко мне час назад, – пояснила Оливия. – Виктория вывела её из себя, и она забегала выпустить пар.
– Да уж, – усмехнулся Филипп понимающе. – Малышка Иможден терпеть не может, когда к ней цепляются, и кто её в этом упрекнёт? Уж точно не я!
Лицо Оливии выразило недоумение по поводу «малышки», но Филипп сделал вид, что ничего не заметил.
– Сейчас у неё непростое время, – доверительно сказал он, приглаживая влажные волосы перед зеркалом. – Мы решили взяться за «Двенадцатую ночь», представляешь? – Филипп повернулся к сестре и воодушевляюще улыбнулся. – Она репетирует роль Виолы, и, знаешь, получается весьма неплохо. Я бы даже сказал, что эта роль создана для Имоджен. Видел бы Шекспир, как тонко она проникает в самую суть персонажа!..
– Когда это ты успел стать театральным знатоком? – не сдержалась Оливия, забираясь на кровать и пристраивая подушку-тайник под спину. – И вообще, я думала, что твои бродячие артисты большей частью показывают фокусы и поют комические куплеты.
Вышло так грубо, что Оливия сама себя мысленно отругала. Филипп, знающий сестру как никто другой, сразу насторожился.
– Что случилось, Олив? Ты из-за пропажи детей такая?
– Какая?
– На взводе.
– Я в порядке, – коротко ответила Оливия, проклиная себя за несдержанность, но не в силах остановиться: – Просто пока ты принимал дождевые ванны, тут, в доме, кое-что произошло.
– Боже мой, – побледневший Филипп уставился на сестру: – С Имоджен всё в порядке? Где она?
– Да откуда мне знать? Что ты заладил: Имоджен, Имоджен? Ты, кстати, знал о том, что она провела детство в приюте, а потом её удочерили при вмешательстве леди Элспет? Нет? Ну так я тебе говорю: она скрыла от нас обоих этот факт! Мне пришлось буквально прижать её к стенке, чтобы добиться правды. Зачем бы ей, по-твоему, умалчивать об этом, а?
Внутренне Оливия ужасалась собственному тону, но что-то ей неподвластное не позволяло свернуть со скользкого пути. Всё это время сдерживаемая досада на Филиппа копилась, копилась и вот приняла отвратительную форму, воздвигнув между братом и сестрой незримую стену, заглянуть за которую теперь не желал никто из близнецов.
– На что ты намекаешь, скажи на милость? – тон Филиппа был холоднее самой лютой стужи. – И зачем, вообще, ты завела с Имоджен этот разговор?
– Затем, что она притворяется невинной овечкой, а сама скрыла важные детали своей биографии. Если она невиновна, то почему умолчала о том, что росла в приюте? Почему держала это в секрете? Признайся, ты ведь тоже этого не знал?
Брат и сестра стояли друг напротив друга, и в глаза каждому смотрело его отражение. Оливия до последнего надеялась, что брат отступится и признает её правоту, но тот не смягчился и не отвёл взгляда.
– Знаешь, Олив, иногда ты ведёшь себя просто бесчеловечно, – с сожалением произнёс Филипп, и она поняла, что мгновение назад он совершил непростой выбор, и сразу почувствовала себя одинокой и преданной. – Ну конечно, я знал. Я не хотел говорить тебе, потому что…