Леди, которая любила лошадей

— Сказали, что жить я, конечно, буду, но вот к службе негоден.

— А Вещерский?

— Он сказал, что здоровьем не вышел с целителями спорить. Да и я сам… честно, понятия не имею, что будет дальше. Я как-то привык при службе. А теперь вот отвыкать придется.

Демьян неловко опустился на сухой мох.

— Не подумай, что… наградой, сказали, не обидят… земель выделят, да и…

Василиса протянула горсть ягод.

Есть чернику одной показалось не то, чтобы невежливым, скорее неправильным. А Демьян взял.

— Бельцевские объявились. Дядюшка предлагает восстановить меня в правах.

— А ты?

— А я… не особо, — Демьян ягоды ел осторожно и сосредоточенно. — Не чувствую я… родства. Чужие люди. Чужие дрязги. Не хочу встревать.

— Тогда не надо.

— Земель здесь выделят… если чуть дальше… у Павлуши супруга из водных магов, сказывал, что, если нужно, то поможет, выведет источники на волю. Будут пастбища… пригодятся ведь?

— Пригодятся, — согласилась Василиса. — Пастбища всегда нужны.

— Вот и я подумал…

Вдвоем есть чернику было вкусно.

Сладкая.

И терпкая. И какая-то самую малость неправильная, с легким медовым привкусом, вовсе этой ягоде нехарактерным.

— Так выйдешь за меня замуж? — повторил Демьян вопрос.

— А…

— Я говорил с Константином Львовичем. И с твоею бабушкой.

— Двоюродной.

— Думаешь, она теперь на двоюродную согласится? — усомнился он. И Василиса, подумав, решила, что Демьян прав.

Не согласится.

Уж как Алтана Александровна кухню обжила, переиначила на свой лад, так и жизнь Василисину переиначит, если, конечно, Василиса позволит. А она не позволит.

Не то, чтобы она полагала, будто Алтана Александровна желает зла. Отнюдь. Просто… хватит. Ее жизнью и без того слишком долго управляли другие, пусть и горячо любимые, люди. Но теперь Василиса сама.

Как-нибудь.

— Так вот, — продолжил Демьян, собирая губами ягоды с ладони. И губы у него сделались синими, как и руки, и не только у него. — Оба уверены, что там, в конюшне, твоя сила с моею переплелась так тесно, что ни один треклятый некромант эту связь не расплетет.

— А если ошибаются?

— Думаешь, расплетет?

— Нет, — Василиса покачала головой. — Просто… понимаешь… а если вдруг оно тебя убьет…

— До сих пор ведь не убило.

— Ну а потом…

— Потом — будет потом. И вообще, женщина, я тебя украл…

Василиса приподняла бровь.

— …мне и решать, что дальше.

…местечковая церковь пристроилась на краю обрыва, над самым морем, которое разволновалось, будто это оно было невестою. И разволновавшись, оно поспешило принарядиться, накинуло кружевную шаль из пены, посыпало сверху искрящеюся алмазною крошкой брызг.

Но то море.

А батюшка, глянув на Василису, покачал головой. Верно, давно ему не попадались этакие неудачненькие невесты, чтобы в мужском почти наряде, да еще и черникою перемазанные. Но, пожалуй, впервые Василисе было действительно безразлично, что о ней подумают окружающие. Для того единственного человека, для которого ей хотелось быть красивой, она красивой и была.

Здесь.

Сейчас.

И всегда до конца дней, что их с Демьяном, что вовсе этого мира, в котором где-то там, в поднебесье, еще бродят табуны небесных коней.

Эпилог

Два года спустя.

Жеребенок стоял на ногах слегка покачиваясь, с видом недоуменным, словно до конца не способный поверить, что все-таки стоит. Фыркнула кобыла, сунулась было облизывать, но жеребенок попятился и едва не сел на зад. В последнее мгновенье удержавшись, едва ли не чудом, он шагнул к матери. Застыл. И снова шагнул.

— Красивый, — сказала Марья.

И Василиса согласилась.

Красивый.

Будто в солнечный свет одетый. Золото? Нет, золото — металл, холодный, неживой. А это… и ведь до последнего ей не верилось, что получится.

Конюшни восстановить?

Отстроили уже к осени, окруживши такою защитой, какой, верно, и в родовом поместье нет.

Лошади?

Тоже возвращались. Кого-то удалось отыскать по бумагам, кого-то — перекупить, ибо, проданные годы тому они изрядно утратили в стоимости. И хозяевам их нынешним, верно, было странно, что Василиса ищет тех самых, еще тетушкою выращенных.

Получилось.

Почти.

— Меня тут просили поспособствовать… предлагают двести тысяч, — Марья глядела, как жеребенок, освоившись в мире для себя новом, теперь тычется мордой в живот матери.

Кобыла, по меркам многих слишком старая, чтобы дать хороший приплод, стояла спокойно. Только шкура ее изредка вздрагивала, отгоняя мух.

— Много, — Василиса оперлась на ограду. — Но пока… он первый, который и вправду получился.

…те, что были прежде… не то, чтобы у нее вовсе не выходило. Отнюдь. Золотые жеребята появились в первом же приплоде, удивив конюхов сперва необычною мастью, а после и статью, которой не должно было бы быть.

Откуда?

Кобылицы немолоды.

Хмурый… конечно, хорош, однако и он в годах немалых. А поди ж ты… слухи пошли самые разные. И Василису они сперва злили насказано, ибо иные вовсе были непотребными, но как-то вот… пообвыклась? Пожалуй, что… а жеребята росли.