Леди, которая любила лошадей

Одну-единственную, которую, пожалуй, хотелось обнимать. И она не стала противиться, но прильнула так, будто только и ждала, что этих объятий.

— У вас платье промокло, — сказать следовало не это, но ничего другого в голову просто не пришло.

— Самую малость.

— И малость может быть опасна, — Демьян снял пиджак и накинул на узкие теплые плечи. — Так-то лучше.

— А вы?

— А я не замерзну. Я не слишком холода боюсь. А вот жару выношу плохо. Здесь-то еще ладно, как-то иначе, а в городе… первый год, как отправили, маялся. Даже артефакты не помогали.

Наверное, стоило бы сказать о любви.

Только Демьян не умел. А еще он не был уверен, что это и в самом деле любовь, потому как совершенно ничего-то не понимал в высоких чувствах.

Просто улица.

И дождь.

И купол, что звенит под каплями дождя. Просто запах камня и женских духов. Просто темные волосы, которые слегка завивались, и темные же узкие глаза. В них хотелось смотреться, выискивать нечто такое, что дало бы надежду на…

— Он еще долго будет идти, — сказала Василиса.

— Тогда, может, стоит…

— Я не умею держать купол в движении, — повинилась она.

— Я умел, но… теперь, кажется, от меня никакой пользы.

Чистая правда.

И со службы его попросят, возможно, выпроводят в почетную отставку и даже наградят именною саблей за проявленный героизм. Правда же состоит в том, что не нужны на службе люди обыкновенные, то есть нужны, но простыми жандармами, в кои его не разжалуют, ибо неудобно.

Вздох удалось подавить.

— Быть может, еще наладится?

— Быть может, — согласился он легко, не желая огорчать Василису. А та поняла, но промолчала, и губу закусила. И…

— Моя прабабка… та, которая вызвала проклятье… она была родом из степи. И принесла в подарок мужу табун золотых лошадей. Я их видела. Они и вправду будто из золота сделаны… — взгляд ее затуманился. — Но потом что-то случилось… нехорошее. И лошадей не стало, а она была. И жила долго. И дети ее наследовали отцу, стало быть, брак признали законным. И мне хочется верить, что уж мой-то дед не стал бы нарушать клятву. Правда, тогда не понятно, куда подевались лошади.

Капля воды, запутавшаяся когда-то в прядях, ползла по щеке, и Демьян ее смахнул.

— А тетушка… она их тоже видела, получается. И хотела восстановить. Как породу… она выискивала те, в которых могла течь утерянная кровь. И может, у нее получилось бы, но она умерла. А конюшен не стало. И я тоже отчасти виновата. Она ведь меня учила, надеялась. А я…

Василиса вздохнула.

И сама потянулась навстречу.

Глава 11

В пятнадцать Василиса тайно, стыдно, мечтала о первом поцелуе, живо представляя себе, как это будет. В семнадцать поняла, что мечты весьма далеки от реальности, а реальность скучна и порой даже неприятна, хотя признаваться в том не след. В восемнадцать она совершенно в ней разочаровалась и даже радовалась, что правила приличия не позволяют долго находиться наедине с мужчиной, полагая, что именно это и избавляет женщин от такой докуки, как поцелуи.

В тридцать два она вдруг осознала, что ничего-то в поцелуях не понимает.

И в мужчинах.

И… вообще иной раз реальность ничуть не хуже, а порой и лучше тех розовых наивных мечтаний. Что в этой реальности все… реально, как бы ни смешно это звучало.

Легкое касание губ.

Чужое тепло.

И нежность. Осторожность, будто она, Василиса, столь хрупка, что и прикоснуться к ней страшно. Стук крови в висках. Сердце, что ухнула куда-то в пятки, а потом вернулось, заплясало в груди. И желание смеяться и плакать.

И танцевать.

Можно прямо под дождем. И тогда люди, если увидят, сочтут, что Василиса безумна. Наверняка, так оно и есть. Разумные девушки не поступают так… так… неправильно.

Или все-таки правильно? Если нет, то откуда в Василисе это ощущение счастья, такого близкого, что лишь руку протяни.

Или даже тянуть не надо.

— Вы теперь будете плохо обо мне думать, — сказала она первое, что в голову пришло. — Но даже если так, мне все равно.

— Не буду. О вас нельзя думать плохо.

Ее обняли.

И укутали. И прижали к себе. И просто… просто дождь длился и длился, и Василсие совершенно не хотелось, чтобы он когда-нибудь да закончился. Она стояла, совершенно невозможным образом прижимаясь к мужчине, опираясь на него, и не испытывала ни сомнений, ни угрызений совести.

Если бы Марья видела…

Как хорошо, что она не видела… но спрашивать станет, а Василиса совершенно вот не умеет врать. А если сказать правду…

Она покачала головой.

И посмотрела на небо, которое начало светлеть, словно издеваясь. Еще несколько минут, и дождь вовсе прекратится, а без него все станет прежним. И… и, наверное, Василиса поступила плохо и неправильно, даже не потому, что невозможно женщинам поступать столь… вольно, но она ведь проклята.

И как знать, не пробудит ли ее неосмотрительность это проклятье к жизни.

Руки похолодели от одной мысли о подобном.

— Что не так? — Демьян Еремеевич нахмурился.

И осмотрелся, силясь найти источник ее волнения.

— Проклятье, — призналась Василиса. — Я… не понимаю, как оно работает, но сказали, что оно есть, и если так, то… может… мне не стоило…