Леди-пират

— Что они нас ни в грош не ставят. Все, сколько их есть! Мы здесь уже целый месяц болтаемся, черт побери! Они что, думают, я слепой? Да… дорого бы я дал за возможность проверить груз этих предателей.

— А что на этот счет думает посол?

— Господин Эннекен де Шармон уверяет меня, что заключенный Республикой договор о нейтралитете не был нарушен, что сам дож за это ручается. А врагов тем временем снабжают оружием и провиантом, в этом нет ни малейшего сомнения. Ну кто мог бы это делать, кроме венецианцев, тысяча чертей!

— Понятно, пираты. А этот венецианец — один из них, и мы это знаем.

— Но у него все бумаги в порядке. Именно это меня бесит! Это позволяет им насмехаться над нами при полной безнаказанности. Как же меня злит, что ничего нельзя поделать!

Отвернувшись от помощника, он окинул взглядом верхнюю палубу «Галатеи». Сегодня утром ему на все было неприятно смотреть. Все было ненавистно. Корпус судна, его слишком тяжелый такелаж, слишком широкие бока. Если бы только Поншартрен решился прислать ему «Жемчужину», чтобы дополнить эскадру! Но нет, вместо этого его одарили «Красоткой», которой командовал Клерон, и брандером, вместе со всеми своими запасами взрывчатки умиравшим от скуки в Бриндизи. Форбен сейчас охотно направил бы его прямо на венецианский порт, чтобы научить этих людей быть честными и соблюдать правила. Ему необходимо было сорвать на чем-нибудь злость. Ко всему еще он довольно давно не получал никаких вестей от Мери и думал, что та не на шутку увлечена Балетти. Он и сам не знал, что его больше всего злило: мысль о том, что она занимается любовью с Больдони, или то, что она по-прежнему ничем таким не занимается с этим треклятым маркизом!

Форбен все прекрасно понимал. Ощущение неудовлетворенности не давало угаснуть желанию, мечта теряла силу, как только осуществлялась. Балетти был умен. Если бы Форбен хотел создать отношения зависимости, чтобы вернее приручить Мери, то стал бы действовать точно так же. А Мери была очень уязвима после смерти Никлауса. Форбен не знал, каким стал теперь ее любовный темперамент, но то, что он помнил по прежним временам, позволяло ему вообразить, как она полыхает. Капитан еще крепче сжал кулаки. Надо же, а он-то думал, будто опасность исходит от Корнеля! Форбен усмехнулся. Можно подумать, Корнель сейчас хоть что-нибудь значит, несмотря на всю привязанность к нему Никлауса-младшего. Впрочем, и это тоже раздражало капитана. Мальчик предпочитал общество Корнеля его собственному, это было заметно и вполне естественно. При всей нежности, какую Форбен позволял себе проявить, он все же оставался командующим эскадрой и должен был подчинять своей власти всех без исключения. В том числе и Никлауса-младшего.

Мальчонка спал рядом с пушками на батарее, жил среди марсов, брамселей, стакселей и рей, веселился с матросами — и как он мог не любить их общество больше, чем общество капитана?

Решительно, день начинался хуже некуда. Тут он как раз их и увидел — Никлауса-младшего и Корнеля, занятых проверкой фалов на бизань-мачте. Фалы были изношены. Марсовые сообщили об этом в своем последнем донесении. «Галатея», равно как и «Красотка», была недостойна его темперамента. Форбен подумал о Корке и о его корабле. «Бэй Дэниел» — великолепный фрегат. Схватив рупор, Форбен заорал:

— Корнель! Немедленно ко мне в рубку!

Корнель посмотрел на него удивленно. Форбен ответил ему гневным взглядом и, повернувшись, ушел в свое логово.

К тому времени, когда матрос до него добрался, капитан успел один за другим проглотить два стакана рома.

— Хотели меня видеть, капитан? — с порога спросил Корнель.

— Есть у тебя какие-нибудь соображения насчет того, как изловить твоего друга Корка?

Форбен прекрасно знал, что Корнель здесь так же бессилен, как и он сам, но надо же было найти какой-нибудь предлог, чтобы излить накопившуюся желчь.

— Что он вам сделал? Это из-за Мери? — решился спросить обо всем догадавшийся Корнель.

Форбен встал прямо перед ним, но Корнель выдержал его взгляд, не опустил глаз.

— Разумеется, из-за Мери! Мадам нашла себе кое-что получше этих распроклятых пиратов! — взорвался он, желая сделать Корнелю так же больно, как больно было ему самому. — Мы с тобой оба обмануты, Корнель! Она умирает от любви к Балетти.

Матрос отказался вступить в игру, которую навязывал ему Форбен:

— Мне кажется, Мери не могла так скоро позабыть своего фламандца.

— Забыла же она про сына!

— Вы прекрасно знаете, капитан, что это неправда, — возразил Корнель.

— Может быть, но это нисколько не отменяет того факта, что все эти венецианцы — предатели, клятвопреступники, злодеи и негодяи. В том числе и Балетти!

— Согласен. Но какое отношение все это имеет к Корку?

— Ты что, не только безрукий, а еще и слепой, тупой и безмозглый, да? — злобно проскрежетал Форбен.

Корнель дернулся. Форбен впервые позволил себе таким тоном упомянуть о его увечье.

— Хотел бы напомнить вам, капитан, что потерял руку, вызволяя вас из беды!

— Только попробуй сказать, что ты об этом не жалеешь! — насмешливо бросил Форбен.