Леди-пират

— Я тоже, — призналась Мери, встав на колени рядом с ним. Она распустила шнурки на своей рубашке и потянула ее за полы, вытаскивая из штанов.

— Что это ты делаешь?

— А сам не видишь, маркиз? Раздеваюсь. И тебе советую сделать то же самое, если не хочешь к утру закоченеть. Мы разложим одежду на камнях, и бриз ее высушит.

Балетти молча кивнул, взволнованный, не в силах отвести взгляд от нагого тела, белевшего перед ним в полумраке.

Мери упивалась его волнением и все же не стала провоцировать маркиза дальше. Разложив, как и собиралась, одежду на камнях, она вытянулась на песке и закрыла глаза, безмолвная и доверчиво себя предлагающая. Сердце беспорядочно колотилось в груди, которая, казалось, вот-вот разорвется.

Так прошло несколько минут, покой которых Мери не смела нарушить. Затем маркиз пошевелился, и она решилась на него посмотреть. Увидев, что он послушался ее совета, снова закрыла глаза и стала ждать, чтобы он лег рядом с ней.

Среди камней они лежали, словно в ларце, постукивание судов на рейде вторило шепоту ветра в парусах. Ей было хорошо.

— Как ты думаешь, станут они нас преследовать? — спросил Балетти.

— Нет, у них есть дела поважнее. Город большой. Если только не столкнемся нос к носу с кем-то из командного состава, мы ничем не рискуем. Завтра же начнем расспрашивать и выясним, известно ли имя Эммы в этом графстве.

— Верно ты сказала в день, когда мы встретились, — немного помолчав, прошептал он. — Ты изменилась, Мария.

Мери улыбнулась, умирая от желания прижаться к нему, лежащему так близко. Она различала в темноте локоть его подложенной под голову руки, лицо, чуть приподнятое над ее собственным. И чувствовала его страх не перенести объятий. Ей не хотелось торопить события.

— Я боялся открыть твой мир, боялся собственных ограничений, — продолжал Балетти. — Ты каждый день отодвигала границы, обучая меня всему, что знала, чтобы прогнать мои сомнения, мои страхи, мучительный ужас перед моей внешностью.

— Ты делал то же самое в Венеции. Я была такой же уязвимой и несчастной.

— И все равно, Мария, без тебя я не смог бы добраться до Чарльстона.

— Ты же добрался до Юкатана.

— Мне повезло. Но если бы я захотел пересечь Багамы и добраться до этих краев, удача бы от меня отвернулась. Благодаря тебе я вновь обрел покинувшие меня силу и уверенность. Я чувствую, что снова живу. Везде, — прибавил он, нежной и вместе с тем робкой рукой проведя по ее животу.

Мери улыбнулась и открыла глаза, позволив Балетти поймать ее взгляд.

— Люби меня, — прошептала она.

— А если я разучился? Так давно уже…

— У тебя все получится, маркиз. А если ты разучился, я тебя научу.

Она мягко притянула его к себе и отдалась ему со всей любовью, на какую была еще способна.

На рассвете они оделись. После бессонной ночи у обоих под глазами залегли темные круги, но они чувствовали себя оглушенными счастьем. Этой ночью их объятия были совсем другими, чем когда-то. Теперь в них появились нежность, терпение, бережность к ранам другого. Мери водила пальцем по вздутым шрамам на теле любовника, по зернистым рубцам, до того чувствительным к прикосновению, что всякий раз он вздрагивал. Балетти нередко обдирал шрамы снастями, когда лазал по мачтам. И никогда не жаловался на боль, постоянно поднимая все выше планку мужества, чтобы заслужить ее, Мери.

— Я всем тебе обязан, — прошептал он, перед тем как она наконец от него отстранилась. — Этим возрождением, в которое я перестал верить, этим вкусом к жизни, который я уже утратил… Я люблю тебя, Мария. Еще сильнее, чем прежде. Люблю такой, какая ты есть.

— Я тоже, маркиз. А потому давай сейчас закончим то, что начали.

Поднявшись на ноги и собираясь направиться в уже проснувшийся порт, Балетти остановился и, ткнув пальцем в стоявшее на якоре голландское судно, воскликнул:

— «Сержант Джеймс»!

— Ты его знаешь?

— Еще как знаю! Четыре года тому назад я продал этот корабль одному фламандцу. Ему надоела суша, и он надеялся разбогатеть в Вест-Индии.

— Фламандцу? В Венеции? — удивилась Мери.

— Нет, в Остенде.

— А в Остенде ты что делал?

— Там — ничего, — признался маркиз. — Я направлялся в Бреду.

У Мери глаза от удивления стали круглыми.

— Постоялый двор «Три подковы» по-прежнему выглядит так, как ты его описала. Когда я встал посреди двора и закрыл глаза, мне на мгновение почудилось, будто я слышу детский смех.

— Зачем ты совершил это паломничество, маркиз? Что оно могло тебе дать?

— Все. Ничего. Мне это было необходимо. Может быть, это покажется тебе глупым, но я, как только немного окреп, объехал все те места, в которых ты побывала, все места, которые для тебя что-то значили. Я побывал на могиле Никлауса, я встречался с твоим нотариусом в надежде, что он получил хоть какие-то вести от тебя, поскольку Форбен ничего не знал.

— Ты искал меня…