Леди в озере

Мой сенсационный материал имеет эффект разорвавшейся бомбы. Всем остальным газетам приходится просто подбирать за мной объедки. Молодые репортеры криминальной хроники, даже из моей газеты, вне себя. (Если не считать Диллера, которого интересует только одно – дознаться, кем был мой источник.) Кто я такой, что посмел присвоить себе одну из самых лакомых криминальных историй? Я скажу вам кто. Я Боб Бауэр, я участвовал во Второй мировой, вернулся домой, женился на девушке, с которой познакомился в старшей школе, начал с самых низов и пером пробил себе дорогу на самый верх. Я могу заниматься всем – и писать очерки, и освещать самые важные новости, и давать политический анализ. Я Кинг-Конг, двухтысячефунтовая горилла, которой никто не указ. В редакции в тот день, когда мой материал выходит в свет, я сижу за своим угловым столом в помещении, где работают те, кто занимается воскресным выпуском, и остальные журналисты подходят ко мне, чтобы выразить почтение, поздравить меня и спросить, как я это сделал. Я поднимаю палец и улыбаюсь:

– Профессиональный секрет, ребята. Профессиональный секрет.

После работы никто не предлагает мне куда-нибудь пойти. Впрочем, не уверен, что смог бы пойти с ними, даже если бы меня пригласили. Уже давно не выходил в свет с ребятами из газеты, вот они и перестали меня приглашать.

И я еду домой, в мой унылый темный дом в Нортвуде, где женщина, которая вдохновила меня на создание образа «Бетти» в моих колонках, которая являлась для меня тем же, чем Люсиль Болл была для Рики Рикардо[55]

, сидит в инвалидном кресле, обездвиженная рассеянным склерозом. В моих колонках «Бетти» ходит на танцы, с самыми лучшими намерениями сеет всяческий хаос, а также готовит и убирает дом. На самом же деле она больше не может ни убирать, ни тем более готовить. Я делаю, что могу, но могу немного. Однако мне не хочется никого нанимать, потому что тогда пришлось бы пустить кого-то в наш дом, что привело бы к разоблачению фантазии, созданной мною для газеты, в которой речь идет о веселом доме, где жена вытворяет всякие безалаберные штуки, муж служит фоном, а сын и дочь только и делают, что смеются, смеются и смеются над всем этим.

Сын живет в Калифорнии, а дочь умерла от лейкемии в три года.

Вот что мне надо было сказать Мэдди Шварц: У всех есть свои секреты. У меня тоже. Я найду способ написать эту историю так, чтобы оставить их за скобками. Не сообщу публике, что вы разводитесь с вашим мужем и проживаете отдельно. Мне вовсе не обязательно знать, как вы узнали, что полиция подозревает продавца зоомагазина. Но вашим источником ведь был мужчина, не так ли, Мэдди Шварц? Когда речь идет о такой женщине, как вы, в деле всегда есть мужчина.

Мы с женой ужинаем перед телевизором. О моем сенсационном материале говорят в новостях. Она пытается пошутить, чтобы приободрить меня, но и она, и я знаем, как бесплодны мои победы. Продавец зоомагазина и лейкемия… Когда речь идет о продавце, ты по крайней мере можешь представить себе, как твои руки стискивают его горло, или как его отправляют в газовую камеру. Нет, я не говорю, будто завидую Файнам. Мне совсем не хочется, чтобы другие родители переживали то, что пережил я. Но у них было одиннадцать лет, а у меня только три.

Три года. Тысяча с чем-то дней.

Колонка должна выйти завтра. В ней я напишу о том времени, когда моя дочь считала, будто дьявол обитает в нашем гараже. Было ли такое? Да не все ли равно? Я не обязан во всем придерживаться истины, когда пишу о собственной жизни. Кто будет жаловаться, если я привру?

* * *

Когда мне было одиннадцать…