Читаем Леди в саване полностью

Я бросился к ней и уже готов был спросить: «Почему вы оставили вашу гробницу?» — как вдруг мне пришла в голову мысль, что такой вопрос будет неуместным и невежливым по многим причинам. Поэтому, передумав, я сказал:

— Как же давно я не видел вас! Мне кажется, целую вечность!

Ее ответ, будто по моему желанию, прозвучал без промедления; порывисто, не размышляя она произнесла:

— Для меня тоже это ожидание было долгим! О, таким долгим, таким долгим! Я попросила вас прийти сюда, потому что так хотела увидеть вас, что не могла больше ждать. Мое сердце истосковалось по вашему образу!

Ее речь, ее страстность, нечто невыразимое, что исходило прямо из ее сердца, жадный блеск ее глаз, в которых полная луна зажгла живые золотые звезды, — я видел их, ведь она нетерпеливо шагнула ко мне, вырвавшись из тени, — все это воспламенило меня. Не раздумывая, молча — язык любви, которым говорит природа, не требует слов — я сделал шаг к ней и заключил в свои объятия. Она поддалась с той восхитительной импульсивностью, которая есть свидетельство истинной любви, поддалась, будто подчиняясь некоему повелению, прозвучавшему еще до сотворения мира. Наверное, никто из нас не осознавал происходящего — уж я так точно, — но в следующий миг наши губы соединились в первом поцелуе любви.

Тогда в нашей встрече я не увидел ничего необычного. Но позже ночью, оставшись один во тьме, всякий раз, когда я воскрешал в памяти те минуты — странность встречи и ее странный восторг, — я просто не мог не отметить причудливость декораций, в которых произошло наше свидание, причудливость его самого. Уединенное место, ночь; мужчина, молодой, сильный, полный жизни, надежд и честолюбивых планов; женщина, пусть прекрасная и пылкая, но по виду мертвая, облаченная в саван, в котором она возлежала в гробу, стоявшем в крипте старинной церкви.

Однако, когда мы были вместе, подобные мысли меня не посещали, я вообще не рассуждал. У любви свои законы и своя логика. Под флагштоком, на котором обычно реял на ветру стяг Виссарионов, она была в моих объятиях, ее свежее дыхание касалось моего лица, ее сердце билось возле моего сердца. Где место рассуждениям в такие мгновения? Inter arma silent leges — голос разума молчит под напором страсти. Может, мертвая, может, неумершая… неотошедшая — вампир, одной ногой стоящая в аду, а другой на земле, — она была той, которую я любил и люблю; что бы ни случилось, она моя. И как моя избранница она пойдет со мной дальше, каков бы ни был наш путь и куда бы он ни привел. Если ее действительно надо вызволить из глубин ада, значит, в том моя задача!

Но вернусь к нашему свиданию. Начав страстные признания ей, я не мог остановиться. Да я бы и не захотел остановиться, даже если бы смог; и ей, кажется, тоже не хотелось этого. Найдется ли женщина — живая или мертвая, — которая бы не пожелала слушать восторженные речи возлюбленного, когда он заключил ее в свои объятия?

Я не собирался ни о чем умалчивать: я исходил из того, что ей известны все мои подозрения и — поскольку она не возразила и никак не откликнулась на мои слова — что ее устраивает моя догадка относительно неопределенности ее существования. Порой она закрывала глаза, но и тогда на лице ее отражалась неописуемая страсть. Когда же ее прекрасные глаза были открыты и смотрели на меня, заключенные в них звезды сияли и горели, будто то был живой огонь. Она сказала не много, совсем не много, но каждый произнесенный ею слог был переполнен любовью и проникал в самое мое сердце.

Постепенно наше возбуждение сменилось тихой радостью, и я спросил, когда вновь смогу увидеть ее, а также — как и где я могу найти ее, если захочу. Ответ ее был не прям, но, прижимая меня к себе, она прошептала мне в ухо прерывающимся от нежности голосом, которым говорит любовь:

— Я пришла сюда не прежде, чем преодолела чудовищные препятствия, и пришла не только потому, что люблю тебя — хотя уже одно это заставило бы меня пренебречь трудностями, — но и потому, что, предвкушая радость встречи с тобой, я хотела предостеречь тебя.

— Предостеречь? О чем ты? — спросил я.

Она ответила с робостью, запинаясь, будто по какой-то скрытой причине вынужденная тщательно подбирать слова:

— Впереди у тебя трудности и испытания. Опасности окружают тебя, и они тем значительнее, что, в силу мрачной необходимости, ты не ведаешь о них. Куда бы ты ни двинулся, куда бы ни направил свой взор, что бы ни сделал, ни сказал, все рискованно. Мой дорогой, опасность таится всюду — и под светом светил, и во мраке; и на открытом месте, и в укромных уголках; опасность исходит и от друзей, и от недругов; она тут, когда ты меньше всего ее ждешь. О, я знаю ее, и знаю, каково рисковать, потому что рискую ради тебя, ради тебя, дорогой!

Перейти на страницу:

Все книги серии Гримуар

Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса
Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса

«Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса» — роман Элджернона Блэквуда, состоящий из пяти новелл. Заглавный герой романа, Джон Сайленс — своего рода мистический детектив-одиночка и оккультист-профессионал, берётся расследовать дела так или иначе связанные со всяческими сверхъестественными событиями.Есть в характере этого человека нечто особое, определяющее своеобразие его медицинской практики: он предпочитает случаи сложные, неординарные, не поддающиеся тривиальному объяснению и… и какие-то неуловимые. Их принято считать психическими расстройствами, и, хотя Джон Сайленс первым не согласится с подобным определением, многие за глаза именуют его психиатром.При этом он еще и тонкий психолог, готовый помочь людям, которым не могут помочь другие врачи, ибо некоторые дела могут выходить за рамки их компетенций…

Элджернон Генри Блэквуд

Фантастика / Классический детектив / Ужасы и мистика
Кентавр
Кентавр

Umbram fugat veritas (Тень бежит истины — лат.) — этот посвятительный девиз, полученный в Храме Исиды-Урании герметического ордена Золотой Зари в 1900 г., Элджернон Блэквуд (1869–1951) в полной мере воплотил в своем творчестве, проливая свет истины на такие темные иррациональные области человеческого духа, как восходящее к праисторическим истокам традиционное жреческое знание и оргиастические мистерии древних египтян, как проникнутые пантеистическим мировоззрением кровавые друидические практики и шаманские обряды североамериканских индейцев, как безумные дионисийские культы Средиземноморья и мрачные оккультные ритуалы с их вторгающимися из потустороннего паранормальными феноменами. Свидетельством тому настоящий сборник никогда раньше не переводившихся на русский язык избранных произведений английского писателя, среди которых прежде всего следует отметить роман «Кентавр»: здесь с особой силой прозвучала тема «расширения сознания», доминирующая в том сокровенном опусе, который, по мнению автора, прошедшего в 1923 г. эзотерическую школу Г. Гурджиева, отворял врата иной реальности, позволяя войти в мир древнегреческих мифов.«Даже речи не может идти о сомнениях в даровании мистера Блэквуда, — писал Х. Лавкрафт в статье «Сверхъестественный ужас в литературе», — ибо еще никто с таким искусством, серьезностью и доскональной точностью не передавал обертона некоей пугающей странности повседневной жизни, никто со столь сверхъестественной интуицией не слагал деталь к детали, дабы вызвать чувства и ощущения, помогающие преодолеть переход из реального мира в мир потусторонний. Лучше других он понимает, что чувствительные, утонченные люди всегда живут где-то на границе грез и что почти никакой разницы между образами, созданными реальным миром и миром фантазий нет».

Элджернон Генри Блэквуд

Фантастика / Ужасы / Социально-философская фантастика / Ужасы и мистика
История, которой даже имени нет
История, которой даже имени нет

«Воинствующая Церковь не имела паладина более ревностного, чем этот тамплиер пера, чья дерзновенная критика есть постоянный крестовый поход… Кажется, французский язык еще никогда не восходил до столь надменной парадоксальности. Это слияние грубости с изысканностью, насилия с деликатностью, горечи с утонченностью напоминает те колдовские напитки, которые изготовлялись из цветов и змеиного яда, из крови тигрицы и дикого меда». Эти слова П. де Сен-Виктора поразительно точно характеризуют личность и творчество Жюля Барбе д'Оревильи (1808–1889), а настоящий том избранных произведений этого одного из самых необычных французских писателей XIX в., составленный из таких признанных шедевров, как роман «Порченая» (1854), сборника рассказов «Те, что от дьявола» (1873) и повести «История, которой даже имени нет» (1882), лучшее тому подтверждение. Никогда не скрывавший своих роялистских взглядов Барбе, которого Реми де Гурмон (1858–1915) в своем открывающем книгу эссе назвал «потаенным классиком» и включил в «клан пренебрегающих добродетелью и издевающихся над обывательским здравомыслием», неоднократно обвинялся в имморализме — после выхода в свет «Тех, что от дьявола» против него по требованию республиканской прессы был даже начат судебный процесс, — однако его противоречивым творчеством восхищались собратья по перу самых разных направлений. «Барбе д'Оревильи не рискует стать писателем популярным, — писал М. Волошин, — так как, чтобы полюбить его, надо дойти до той степени сознания, когда начинаешь любить человека лишь за непримиримость противоречий, в нем сочетающихся, за широту размахов маятника, за величавую отдаленность морозных полюсов его души», — и все же редакция надеется, что истинные любители французского романтизма и символизма смогут по достоинству оценить эту филигранную прозу, мастерски переведенную М. и Е. Кожевниковыми и снабженную исчерпывающими примечаниями.

Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи

Фантастика / Проза / Классическая проза / Ужасы и мистика

Похожие книги