Ледяная принцесса

Фраза повисла в воздухе. Эрика почувствовала себя глупо, ей не к чему было представляться. Одно время тетя Улла Персон была одной из первых активисток в местной церковной общине, поэтому время от времени захаживала к матери Эрики на чашку кофе.

Хозяйка отступила в сторону, впуская гостью в прихожую. В доме не горело ни одной лампы. Конечно, до вечера было далеко, но послеполуденные сумерки уже сгущались, удлиняя тени. В комнате напротив прихожей кто-то всхлипывал.

Эрика сняла пальто и обувь. Ей казалось, что она двигается осторожно и абсолютно бесшумно, поскольку обстановка в доме просто не допускала ничего другого. Улла скрылась на кухне, предоставив гостье пройти в комнаты. Всхлипывания стихли, лишь только Эрика переступила порог гостиной.

В креслах перед огромным панорамным окном сидели, крепко держась за руки, Биргит и Карл-Эрик Карлгрен. На лицах обоих блестели слезы, и Эрика почувствовала себя неловко, словно вторглась в чье-то личное пространство. Но отступать было поздно.

Эрика заняла кресло напротив и сложила руки на коленях. Карлгрены заговорили не сразу.

– Как она выглядела?

Голос Биргит звучал непривычно робко, почти по-детски. Эрика растерялась и не нашлась что ответить.

– Одиноко. – Это вырвалось у нее само собой, о чем Эрика тут же пожалела.

– Я имела в виду… – Давящая тишина поглотила конец фразы.

– Она не лишала себя жизни, – сказала Биргит, на этот раз твердо и как будто с вызовом.

Карл-Эрик еще крепче сжал руку жены и согласно кивнул. Должно быть, на лице Эрики появилось скептическое выражение, потому что Биргит повторила еще раз:

– Она не лишала себя жизни. Никто не знал ее лучше меня, и я говорю, что она никогда не сделала бы этого. У нее не хватило бы мужества на такой поступок. Ты тоже должна это понимать, ты ведь с ней дружила.

Последнюю фразу Биргит бросила Эрике в лицо, проговаривая по слогам. При этом она то разжимала, то снова сжимала руки и смотрела Эрике в глаза, пока та, не выдержав, не отвела взгляд. Видеть горе матери Алекс было невыносимо, и Эрика наконец огляделась.

Комната показалась ей уютной, несмотря на аляповатое, на ее вкус, убранство. Гардины с подвесками и мощными воланами гармонировали с диванными подушками, сшитыми из такой же ткани с крупным цветочным узором. И повсюду стояли безделушки: резные деревянные чаши с вышитыми крестом декоративными ленточками и фарфоровые собаки с вечно влажным взглядом. Единственным, что спасало интерьер, было панорамное окно – точнее, открывавшийся за ним действительно чудесный вид. Эрике хотелось смотреть только туда, но вместо этого она снова повернулась к Карлгренам.

– Я не знаю, Биргит, – ответила она. – С тех пор прошло двадцать пять лет. Я ничего не могу сказать о том, какой она была. И потом, иногда люди оказываются совсем не тем, что мы о них думаем.

Эрика слышала, как неубедительно это прозвучало. Голос отозвался гулким эхом в тишине комнаты. И тут заговорил Карл-Эрик. Он стряхнул с себя руку Биргит и наклонился к Эрике, словно для того, чтобы удостовериться, что она не пропустит из сказанного им ни слова.

– Понимаю, как это сейчас прозвучит, но если б Алекс вздумала лишить себя жизни, она никогда – повторяю, никогда – не сделала бы этого таким способом. Ты ведь помнишь, как она боялась крови. Впадала в истерику от малейшей царапины, так что нужно было срочно лепить пластырь. Алекс могла потерять сознание от одного вида крови. Уверен, она выбрала бы что-нибудь другое – скажем, снотворное. Ни при каких обстоятельствах Алекс не стала бы резать себя бритвой, сначала одну, потом другую руку… Собственно, об этом только что сказала моя жена. Алекс была хрупкой, ранимой. Чтобы лишить себя жизни, нужно мужество, которого она никогда не имела.

Карл-Эрик почти кричал. Это был голос его отчаяния; тем не менее Эрика смутилась. Вспоминая события вчерашнего дня и то, как вошла в ванную, она снова и снова переживала это странное чувство. Тень, чье-то невидимое присутствие – выразиться точнее Эрика, пожалуй, не смогла бы. Кто-то толкнул Александру Вийкнер на самоубийство. При этом Эрика отдавала себе отчет, что это настойчивые уверения супругов Карлгрен разбередили ее собственные сомнения.

Ей бросилось в глаза сходство взрослой Александры с матерью. Биргит Карлгрен была маленькой и хрупкой, с такими же, как у дочери, светлыми волосами. Правда, вместо роскошной гривы Алекс она носила стрижку «паж». Биргит хорошо смотрелась в трауре благодаря контрасту черного и светлого и как будто осознавала это, несмотря на все свое горе. Ее выдавали невольные движения – рука, поправляющая прическу или приглаживающая воротник. Эрика помнила, какой сокровищницей показался когда-то ей, восьмилетней, платяной шкаф Биргит. Не говоря уже о шкатулке с драгоценностями.

Карл-Эрик терялся рядом с женой. Не то чтобы смотрелся отталкивающе, но как-то обыденно, повседневно. У него было вытянутое лицо с правильными чертами. Ровный пробор поднимался до самого темени. Траурная одежда невыгодно оттеняла седину.