Ледяная скорлупа

Когда начались измерения, Хруам Мзень спал по четверть смены через одну. Он записывал результаты локации — расстояние до уголкового отражателя, снимаемого через каждые 64 стука, от руки рисовал графики. Как он мог передоверить кому-то эти нехитрые операции?! Ведь то были первые данные! Он вглядывался в кривые, пытаясь выловить в них какую-то закономерность. Никакой закономерности не было. Кривая дрожала от точки к точке из-за ошибок измерения и плавно колебалась вверх-вниз из-за конвективных течений. Постепенно он стал доверять дежурство своим сотрудникам и пытаться автоматизировать запись. Сначала удалось сделать самописец. Хруам Мзень растягивал несколько лент, выданных самописцем, в одну линию, и разглядывал их вдоль под малым углом, закрыв один глаз — не выявится ли глазом какая-нибудь периодичность. Но он понятия не имел, какой длины может быть этот период. Глаз оказался бесполезным. Помочь могла только вычислительная машина, которых было две — не в лаборатории, а в мире.

Чтобы воспользоваться вычислительной машиной, надо было сделать два дела: перенести данные на перфорированную ленту и написать программу гармонического разложения. Первую задачу решил лабораторный слесарь-виртуоз, сделав полуавтоматический перфоратор. Чтобы набить на ленте число, надо было набрать клавишами его двоичный код и нажать кнопку. Раздавался дробный удар и жужжание моторчика — машина была готова воспринять следующее число. Один сотрудник считывал число с графика или из журнала, диктовал второму, который набирал код. Какое счастье, что система счисления европиан была восьмеричной!

Операция по набивке одного числа занимала в среднем девять стуков. Интервал между двумя измерениями был шестьдесят четыре стука, то есть набивка занимала одну седьмую времени набора данных, продолжающегося уже два срока. Многие десятки смен непрерывного тупого долбежа. Это была общая повинность для всех сотрудников лаборатории — работа долбодатом, как они называли это занятие. Скоро всей этой архаике придет конец. Скоро появятся автоматические перфораторы, и еще чуть позже исчезнет перфолента. Но данные не ждали!

Вторую задачу взял на себя Хруам Мзень и справился с ней за три смены. Он написал на нескольких листах программу из строк, выглядящих примерно следующим образом:

0110 1021 3047 4560,

означающую «сложить число из ячейки 1021 с числом из ячейки 3047, результат положить в ячейку 4560». Первые программы первых программистов любых миров выглядят примерно одинаково.

Пришел долгожданный момент, и Хруам Мзень с двумя коллегами направились в Вычислительный центр с рулонами перфоленты. Перфоленту с данными машина читала мучительно долго, то и дело запинаясь. Потом совместными усилиями отлаживали программу по светящимся индикаторам с помощью тумблеров и кнопок. Наконец программа гармонического разложения заработала без сбоев. Ждать пришлось довольно долго, но в конце концов печатающее устройство заверещало и начало выводить ленту с тысячами чисел, каждое из которых означало амплитуду гармоники данной частоты. Хруам Мзень жадно всматривался в цифры на бегущей ленте.

— Чего уставился? Сейчас вернемся, нарисуем. Так только глаза сломаешь, — сказал коллега.

— Да подожди ты, и так всё видно…

И вдруг Хруам Мзень вскричал: «Есть!» Он взвился к потолку, все удивленно уставились на него.

— Есть! Есть другой мир!

Он сделал круг по залу и снова взвился.

— Есть, такой славный и четкий! Мы с ним в приливном замыкании. Как я раньше не догадался проверить период вращения Мира!

Небесное дыхание — четкий пик ровно на гироскопных сутках.

Самое простое и самое ясное…

Прошли еще три срока. В небо в разных местах были закручены еще двенадцать якорей. Еще четырнадцать фотоприемников были вставлены в ледяные гнезда. Перфолента сменилась на магнитную ленту, у лаборатории появилась своя вычислительная машина, и однажды Хруам Мзень снова воскликнул:

— Есть! Есть свет извне!

Через некоторое время в средствах массовой информации пошли сообщения, что ученые что-то обнаружили — там, снаружи. Но из тех сообщений никто ничего не мог понять.

Однокашник Хруам Мзеня, Бреан Друм, работал ведущим научно-популярной передачи кабельного вещания, отличаясь от своих коллег настоящим научным прошлым, слывя по этой причине занудой-умником. Тем не менее, он имел свою прочную аудиторию, и на кабеле его терпели.

Бреан Друм отправился к своему старому другу, с просьбой выступить в передаче. И услышал в ответ:

— Я!? По вашему кабелю?! Эх, если бы ты не был другом, сейчас бы летел отсюда впереди собственной трели! Я уже выступал у вас. Я рассказывал про Большой аттрактор, как он деформирует своим тяготением ледяную оболочку. При монтаже выкинули часть моих слов, вставили слова диктора, и получилось, что я говорю про Ужасного Каттракена, изготовившегося взломать ледяную оболочку, чтобы высосать всю воду Мира. Я потом потратил десять смен, чтобы связаться со всеми коллегами и друзьями, дабы уверить их, что я в своем уме и не говорил всего этого бреда. А ты хочешь, чтобы я еще у вас выступал!