Ледяная тюрьма

К тому времени, когда все остальные запарковали свои снегоходы, чтобы, покинув кабины, присоединиться к Харри, тот не только успел освоиться на краю обрыва, но и сумел закрепить на заднем бампере своих саней концы двух нейлоновых канатов, каждый из которых был свит из девяноста веревок потоньше и прошел испытание на разрыв подвешенным грузом почти в полтонны. Первой веревке, в двадцать четыре метра длиной, отводилась роль страховочного каната, который должен был не допустить падения Харри на дно пропасти, если ему вдруг случится сорваться или оступиться. Харри обмотал его свободный конец вокруг пояса. Второй канат был мерный, по его разматыванию можно будет судить о расстоянии, на которое удастся спуститься. Длина этого каната — тридцать метров с половиной. Второй, свободный конец его Харри уронил в ущелье.

На краю обрыва появился Пит Джонсон, поспешивший вручить Харри свой фонарик.

Харри уже закрепил свой собственный фонарик на поясе для инструмента. Фонарик болтался у правого бедра, кнопкой включения вверх и линзой вниз. Теперь он точно так же закрепил и светильник, предоставленный Питом, только у другого, левого бедра. Сдвоенный луч желтого света светил на ноги Харри, на его стеганые штаны.

Ни он, ни Пит не произнесли при этом ни слова. Они даже и не пытались заговаривать. Тем более что ветер выл и вопил так, как, верно, кто-то будет голосить, вызывая озноб до мурашек у бедных грешников, во чреве преисподней в день Судный. Визг стоял настолько пронзительный, что от него нельзя было не отупеть, не впасть в вялое бесчувствие. Ветер выл так гулко и громко, как никогда раньше. Так что Пит с Харри все равно не услыхали бы друг друга, только зря натрудили бы свои легкие.

Харри откинулся назад и ухватился за альпинистскую веревку обеими руками.

Нагнувшись, Пит ободряюще похлопал Харри по плечу. Потом он осторожно подтолкнул его в спину, уронив канат в пропасть. Харри считал, что прочно держится за канат и вообще сумеет управлять своим нисхождением. Но оказалось, что он ошибался. Веревка скользила между его рук, как смазанная, и он беспорядочно падал в провал внизу. Может быть, виной тому была наледь на перчатках, может, виновата была кожа, пропитавшаяся вазелином, потому что Харри в последние дни, наверное, слишком часто невзначай и бессознательно прикасался к своему густо покрытому смазкой лицу. Как бы там ни было, какие бы причины на то ни существовали, веревка в руках Харри извивалась, как скользкий угорь, а сам Харри прямо-таки валился в пропасть.

Под ним или, точнее, рядом с его вытянутым вдоль каната телом, поблескивала ледяная стенка. Его лицо отделяли от нее каких-то пять-семь сантиметров. Блестки на ней были зайчиками от лучей двух фонариков, которые опережали Харри в его падении в глубину. Он предполагал, что стена, вдоль которой предстоит спускаться, обладает гладкой и относительно плоской поверхностью, но полной уверенности в этом у него не было. Теперь же страховочный канат, то есть та веревка, что покороче, не уберегла бы его от заостренной сосульки льда, если бы та вздумала расти из плоской ледяной стенки пропасти. А если он так и будет падать с чрезмерной скоростью да рухнет с размаху в свалку из понападавших сверху заостренных осколков льда и смерзшегося снега, то, чего доброго, тогда и его тяжелый штормовой костюм не выдержит, и порвется, и разойдется по швам от паха до горла, и выставит его голое тело на мороз, а еще какие-нибудь ледяные шипы могут вообще проколоть его, пронзить насквозь, когда он рухнет на ноги с высоты...

Веревка раскалялась, скользя меж его перчаток, но внезапно он вдруг смог задержать свое падение, спустившись уже метров на двадцать, а то и на двадцать два за край обрыва. Его отбивающее барабанную дробь сердце могло бы потягаться с литаврами, а любая мышца тела напрягалась туже, чем канат безопасности, стягивающий его талию. Хватая ртом воздух и раскачиваясь на подрагивающем канате, больно ударяясь о стенку разлома, он глазел на дикие безмолвные пляски теней и безумных отсветов, многократно отражавшихся и преломляющихся лучей света от двух фонариков: Харри словно бы обступали стаи призрачных духов, вырвавшихся из Ада.

Он не смел передохнуть, чтобы как-то успокоиться. Часовые механизмы готовых к взрыву бомб тикали, не останавливаясь.

Ослабив канат и спустив его вниз еще на пять или шесть метров, он достиг дна разлома. Оказалось, что глубина пропасти — около двадцати семи метров, может, чуть больше, и это совпадение с прикидками, которые он делал еще наверху, приятно обнадеживало.