Ледяной клад. Журавли улетают на юг

- Вот вы, наверно, думаете, что я вообще большая трусиха, - заговорила Ирина Даниловна, загребая воду короткими сильными взмахами весел, - а я ведь боюсь, только когда остаюсь одна. У всякого человека, по-моему, бывают какие-нибудь слабости. Так и со мной: мне обязательно надо быть на людях, тогда ничего не страшно.

- На людях и каждый человек смелее, - заметил Александр.

Они гребли некоторое время молча, потом Ирина Даниловна вдруг чему-то засмеялась. Лица ее в темноте не было видно, но смеялась она так искренне, хорошо, что Александр спросил:

- Чему вы смеетесь?

Ирина Даниловна ответила не сразу.

- Вот вы трусихой меня считаете, - сказала она, - а мне вспомнилось, как девушки наши про вас говорят.

- Как?

- «Если бы не Варя, он от нас давно бы в воду бросился».

- Почему?

- Боится нас, дескать.

- Ну, а что же Варя? - спросил Александр, чувствуя, как у него застучало сердце.

- А Варя не дает вам броситься…

- Я не понимаю, Ирина Даниловна…

Она вдруг заговорила серьезно, убедительно, с доброжелательным участием:

- Варе вы очень нравитесь, Александр Петрович. Вы не поймите меня, что я по Вариной просьбе так говорю. Она гордая. Не скажет и не позволит другим говорить. Да я и сама вспоминаю свою молодость…

Ирина Даниловна сложила весла, вгляделась в даль реки, по-прежнему однообразно черной.

- А смотрите, смотрите! - сказала она с оживлением. - Вон звездочка вспыхнула. Это костер на плоту. - И, помолчав, добавила: - Когда далеко маленький и холодный огонек, а подойди ближе - согреет…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЧЕРЕЗ ПОРОГ

Напрасно ночью поднял с постели Евсей Маркелыч дороговского телеграфиста - ответа из Стрелки не было.

- Да как же нет? Не может быть! - доказывал лоцман, недоверчиво разглядывая телеграфиста.

Тот вышел к нему на крыльцо в нижнем белье, босиком. Тер большим пальцем мясистый, словно налитой нос.

- А я говорю - нет, - вяло повторял телеграфист, порываясь уйти обратно в квартиру.

- Не говори «нет»! - горячился Евсей Маркелыч. - Все ты упомнить не можешь, потом ты и после сна еще не прочухался.

- Не было тебе, - угрюмо твердил телеграфист, теперь поглаживая нос всей ладонью. - Помню я все телеграммы, какие приходят, не так много бывает их здесь.

- А ты все же сходи посмотри.

- Чего я пойду!

- Вдруг ты забыл. Ведь бывает же так, - ухватился Евсей Маркелыч за новый довод.

- Назвать тебя дураком, старик, так обидишься, - пожал плечами телеграфист, - а иначе я не знаю, как тебя можно назвать. Сто раз говорил тебе: нет, а ты…

- Что же я с плотом без этой телеграммы делать должен? - упавшим голосом произнес Евсей Маркелыч. - Стоять? Или самосплавом через порог Осиновский спускаться? Ты пойми: государственное дело! Дни-то идут. Ты можешь понять это?

- Пойдем! - решительно сказал телеграфист. - Пойдем, когда так. Обыщи сам все ящики. Я тебя больше уговаривать не стану.

Телеграммы, конечно, не оказалось. Не довольствуясь предъявлением бланков и записей в книге, телеграфист стал совать Евсею Маркелычу ленты:

- На, смотри! Видишь, нет тебе телеграммы! - Постучал ключом. - Вот, даже и Стрелку сейчас спросить не могу: не мои часы с ней работать. Жди завтрашнего вечера. С восьми начну вызывать.

- Да ты в уме? Сказанул, парень! Почитай, сутки целые!.. Нет, не могу я так ждать. Пока я с тобой говорю, плот у меня, поди, за пять километров уже ушел. Завтра-то к вечеру он где будет?

- Тогда больше с меня не спрашивай. - Телеграфист подумал. - С Севера третьего дня насчет вас проходила телеграмма. Просят доставить им лес как можно быстрее. - Он взял со стола большое румяное яблоко, подал Евсею Маркелычу: - Угощайся. Не обычное, здесь вырастил.

Евсей Маркелыч посмотрел на него недоверчиво:

- Будто? Не слыхивал, чтобы севернее Енисейска росли яблоки.

- Растут. Вот виноград мне пока еще не дается. Хочешь, сходим мой садик посмотреть?

- Только и заботы! - закричал Евсей Маркелыч. - Тебе яблоки, а мне пароход!..

Вернулся на плот Евсей Маркелыч перед рассветом и донельзя сердитый. Наворчал на Ирину Даниловну, что с ним редко случалось, поднял на ноги всех девушек, даже и тех, что только сменились с вахты, и объявил:

- Ну, девки, один я решать не буду. Отвечать мне пускай и одному, а слово ваше хочу послушать.

Девушки ежились: шутка ли дело!..

- Какие мы советчицы…

И все же лоцману хотелось услышать их слово. Очень тягостно принимать большие решения одному. Да не за себя только, а за всех. Выслушав девушек, он проверил бы и себя и прежде всего их самих - насколько велика у них решимость пойти на любые опасности, на самые трудные дела.

Весь разговор сводился к следующему.