Читаем Ледяной смех полностью

А что дальше? Что если мое теперешнее настроение не понравится начальству? Если вы, господин Лабинский, скажете о нем тем, кто вам выдаст в Новониколаевске любую компенсацию за лошадей?

— Господь с вами, господин капитан. Мне приходится слышать всякие мнения.

— А я не зря сказал вам об этом. Бывая теперь в обществе офицеров, вы должны держать язык на привязи, хотя вам в Омске верили на слово. Господин Кошечкин, у вас, кажется, папиросы? Угостите.

— С превеликим удовольствием.

Кошечкин передал Стрельникову коробку с папиросами.

— Давайте чайком баловаться и с глотки сивуху споласкивать.

Кошечкин начал наливать в стаканы чай.

— А ведь у меня, господа хорошие, в Омске, в самый последний день его существования под властью Колчака, тоже тройку отобрали.

— И тоже солдаты? — спросил штабс-капитан Голубкин и засмеялся.

— Нет, отняли три офицера. Да, да. Три офицера. А вышло все по-смешному. Кинуть Омск я решил раненько утром четырнадцатого ноября. Тройка стояла у крыльца. Вышел я во двор и стал слушать стрельбу. Слушаю и решаю, кто стреляет — красные али мы. И вдруг вбегают во двор три офицера и к тройке. Я тоже к ней. Но один офицер, вынув наган, повертев им перед моим носом, заставил понять, что сильнее меня с огненной игрушкой. Так тройка и была такова. Кони были хорошие. Надеюсь, что в добрые руки попались. Вороные кони.

Кошечкин, налив в блюдце горячий чай, откусил от куска сахар и отпил из блюдца несколько глотков.

— А как же выбрались из города, — спросил Муравьев.

— Смекалка выручила. Она ведь у всякого русского человека, ежели вовремя народится, то всегда к добру.

— Расскажите.

— Можно и рассказать, Вадим Сергеевич. Стою в пустом двору и переглядываюсь с кучером. А сам слышу, что стрельба вроде громче стала. Сорвался с места и бегом на ближний постоялый двор. На мое счастье, оказалась лошадь. Заплатил за нее золотишком и велел запрячь в розвальни. Снял с себя тулуп и шубу, кинул ее в сани, а сверху навалил соломы. Но ведь рожа-то у меня не пролетарская, вот и думал прикинуться покойником. Завернули меня в рогожу и положили вдоль розвальней, а кучер понукнул коня.

Счастливо доехали до цирка и напоролись на красный разъезд. Остановили всадники подводу, оглядели кучера, спросили, от чего помер покойник, и, узнав, что в одночасье, один из них, сплюнув, сказал товарищам, что пришел мне конец от страху.

Вот и все, а там, как у всех, видать, одинаково где нырок, где гладко. Так что, Григорий Павлыч, по коням не тужи. Живы останемся, глядишь, где, может, и на автомобиль пересядем. Скажите, Вадим Сергеевич, после Омска не встречались с адмиралом Кокшаровым?

— Он приказал нам долго жить.

— Помер? Когда же?

— В час ночи четырнадцатого ноября.

— Не выдержало стариковское сердце?

— Он застрелился.

Все сидевшие за столом перекрестились.

— Он меня комендантом «Товарпара» назначил, — сказал капитан Стрельников. — Успели схоронить?

— Да. Успели. На том месте, где перестал жить.

— Вот горе для Настеньки. Вам ведь придется сказать ей всю правду.

— Да, мне придется сказать. А главное, мне придется беречь ее жизнь, таково последнее желание адмирала.

В дверь из кухни в горницу вошел полковник в кавалерийской шинели без левой руки.

Сняв папаху, поздоровался:

— Добрый вечер, господа.

Сидевшие за столом офицеры поднялись. Муравьев торопливо застегнул френч, Стрельников воротник, Голубкин надел в рукава шинель.

— Не беспокойтесь, господа, и прошу сесть. Полковник Несмелов. Кто из вас может выручить в беде? Загнал коня. Нужно двигаться дальше. У вас, надеюсь, кони отдохнули.

— Мы без лошадей.

— Понятно.

— Возьмите моего коня, — предложил Кошечкин, — неплохой иноходец, приучен к седлу.

— Благодарю. А сами как?

— У меня тройка. Может, и ваш отойдет…

— Господа, у меня личное горе. Умерла бабушка. Любимая бабушка. Сиротой подобрала меня и вырастила.

— Присаживайтесь, — предложил Муравьев.

— Некогда! Вот разве глотну вашего зелья. В седле изрядно продрог.

Муравьев налил в стопку самогон и подал Несмелому.

— За ваше благополучие в пути, господа.

Несмелов выпил, поморщившись, закусил огурцом и, внимательно оглядев сидевших за столом, сел рядом с Голубкиным.

— Нескладно вышло с моей бабушкой. А был уверен, что все обойдется по-хорошему. Из Омска она выехала с госпожой Топорковой.

— С Глафирой? — спросил Кошечкин.

— Знаете ее?

— Давно. В доме моем бывала желанной гостьей.

— Выехали они благополучно. В Барабинской степи у знакомого госпожи Топорковой солдаты забрали тройку. Топоркова, желая выручить его из беды, посадила на свою тройку его жену. Они вместе доехали до ночлега в Груздевке.

На рассвете следующего утра этот знакомый, оказавшись негодяем и вором, подкупив ямщика, угнал с ночлега на двух тройках, бросив госпожу Топоркову и мою бабушку на произвол судьбы. Бабушка, напуганная всякими слухами, узнав о краже лошадей, умерла от разрыва сердца.

Лабинский побледнел, встал из-за стола и быстро пошел к двери.

— Куда, Лабинский? — спросил встревоженно Кошечкин.

— Жене пора лекарство дать.

Услышав знакомую фамилию, полковник вскочил.

— Кто Лабинский?

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее