Легенда о Гончих Псах

Он притронулся к руке. Она была твердой и холодной. Как снег, который он отбрасывал. Словно археолог погребение, Кирилл осторожно оконтурил, а затем очистил от снега бесчувственное тело Женьки.

Он лежал на спине. Глаза Женьки были полуоткрыты, и в них набился снег.

Кирилл опустился на колени и стал дышать Женьке в лицо. Снег постепенно начал таять; из глаз Женьки потекли тоненькие струйки; казалось, он плакал. Кирилл задрал на Женьке малицу и приложился ухом к груди. Сердце чуть-чуть билось.

Уложив Женьку поудобнее, Кирилл начал откапывать собак. Без них он не вытащил бы Женьку наверх.

Пот лил с Кирилла ручьем. Он сбросил ватник и остался в одной рубашке. И опять стал отбрасывать глыбы. Он работал, как раб в каменоломне, и, когда откопал собак, у него еще хватило сил взвалить на нарты негнувшееся Женькино тело.

Из собак уцелела только половина. Правая сторона упряжки, принявшая на себя основной удар лавины, была целиком выведена из строя. Две собаки так и остались лежать в снегу, остальные кое-как ковыляли. У Ытхана, наверное, была сломана лапа, он поджимал ее и не давал притронуться.

С горем пополам Кирилл отобрал пять более или менее годных собак, запряг их и погнал окриками и ударами. Сегодня он не жалел ни того, ни другого. Он вовсю шерстил собак и, не отрываясь, смотрел в незакрытые Женькины глаза. Снег из-под собачьих лап падал Женьке на лицо и оставался лежать на нем, не тая. Кирилл смахивал этот снег, но из-под лап летел новый и опять оставался лежать и не таял, и опять Кирилл смахивал его. Он ни за что на свете не согласился бы закрыть Женьке лицо. Он просто не смог бы сделать этого. Он смахивал снег и во всю мочь гнал собак.

Вера вышла к нему в приемную.

— Как он? — спросил Кирилл.

— Плохо, — оказала Вера. — Врачи определяют сотрясение. Под угрозой ампутации левая рука. С первым самолетом его отправят в Петропавловск.

Вера заплакала.

— Не надо, Вера, — сказал Кирилл. — Женька не умрет.

— Я не буду, — сказала Вера. — Только бы он выжил, — прошептала она. — Только бы выжил!..

Скоро ее позвали, и она ушла.

Кирилл сел на стул и стал ждать.

Входили и выходили люди. Сновали мимо молоденькие и пожилые сестры и санитарки. Иные смотрели на Кирилла, иные нет, и никто не спрашивал его, зачем он сидит здесь. И никто не мог ответить, будет ли жить на свете Женька, который лежал сейчас где-то в глубине этого чистого стерильного здания, под чистыми стерильными простынями и никак не мог прийти в сознание.

Потом приехали нарты, и Женьку вынесли в приемную. Но Кирилл так и не увидел его лица. Оно было закрыто.

Кирилл поднялся и пошел за носилками. Рядом с ним шла Вера.

На улице они увидели Побережного. Он почему-то был без шапки. Ветер топорщил его пышный седой ежик, и Побережный как никогда был похож на Бальзака.

11

Отдел кадров помещался в доме барачного типа. В полутемном коридоре вдоль стен стояли деревянные скамейки, на которых, куря и вполголоса переговариваясь, сидели люди.

Кирилл отыскал нужную ему дверь. Перед ним в очереди было трое, и он по примеру других сел на свободное место у стены.

Сегодня так или иначе решится все. Скорее всего так, потому что Побережный зря ничего не говорит. А он сказал: «Найди Афанасьева, скажи, от меня. Он устроит».

Смешной, бескорыстный шеф! Печется о деле, которое, кроме лишних хлопот, ему ничего не даст. Опять нужно будет искать человека, кого-то уговаривать, улещивать… Шефу с его характером в интернате бы директорствовать, а он прирос к своим письмам и газетам. Для него свет в окне — мешки с почтой. Призвание, что ли, у человека такое? Впрочем, это уже к делу не относится. Лучше подумать, куда проситься. Значит, так: киты и селедка. Киты, конечно, перетягивают. Одни названия чего стоят: блювал, финвал, полосатик. Чудовища! Подумать только: один кит весит столько же, сколько двести пятьдесят слонов! Индийских, африканских — без разницы. Двести пятьдесят — и точка! Дальше. Если киты — наверняка Атлантика, айсберги. Говорят, их нумеруют. Специальные патрули есть. Подплывают к этакой плавающей Джомолунгме, трафаретик наготове, ляп — дело сделано! Айсберг номер ну хотя бы триста семнадцатый. И в книжечку заносят — учет прежде всего. В общем, раздумывать нечего — в китобои! Как говорит Женька: полюбить — так королеву! Может, с Вовкой доведется встретиться. Помашем ручками…

Очередь не двигалась. Из-за двери доносились голоса — вернее, один, по тембру которого можно было догадаться, что его обладатель не привык сдерживаться.

Кирилл сходил на улицу, покурил, пощурился на выглянувшее солнце. Потом снова вернулся в коридор.

Заветная дверь наконец-то открылась, и из кабинета выскочил парень в «мичманке» и в сапогах, похожих на ботфорты.

— Нет, ты только пойми, — без всяких церемоний приступил он к Кириллу, — я этому кашалоту одно толкую, а он мне свое гнет! «Тебе, — говорит, — Вася, вшу закрыли». — «Откройте, — говорю. — Кто ее закрывал? Я?» А он мне: «Морально неустойчивый ты, Вася». Ну не кашалот? Кашалот!