Легенда о ретивом сердце

— Урок великий нам, витязи!.. Никто безнаказанным не останется,— проходя к трону, объявил князь.—Все схвачены — Рейнберн и его пособники.

Владимир сел прямо, словно сокол на ветке, расправил складки одежды:

— А теперь совет держать будем. Эй, сдвиньте столы — распотешились, как мужичье на лугу, нет у вас почтения к князю.

Столы вынесли па середину, придвинули к трону.

— Садитесь! А ты, Глеб, — обратился он к младшему сыну, — иди!

Глеб, на которого удручающе подействовал увод Святополка, неловко поклонился и направился к выходу, зажав в руке ферзя.

— Шашешницу захвати! — крикнул ему вслед Владимир и, когда тот возвратился, добавил мягче: — Негоже ей тут у ног моих быть. Эх ты, тихоня! — ласково потрепал Владимир по щеке Глеба. — А ты что на отца своего замыслил? Ладно, ступай — знаю твое золотое сердце. Иди, разумник.

Глеб, стыдливо прижав к груди шашешницу, пошел к выходу.

— Вот какое дело, бояре,— начал Владимир, не дав никому опомниться,— гонец ко мне летит за гонцом. Отовсюду — с Десны и с Побужья, из Тмутаракани и из-за Сулы. Печенежские орды пожгли Васильков, чуть не взяли Белгород. Чернигов осажден уже другую неделю, жители изнемогают гладом. Разбои творятся повсюду, вы сами-то знаете, и наших немало вотчин разорено. Смерды бегут в леса, прячутся, и никакими судьбами их оттуда не вызволишь! Хозяйства-усадьбы нищают, дань идет малая, в три раза меньше прошлогодней. А что мы возьмем в полюдье? Кругом только полынь да кузнечики. Одни головешки на месте сел. Не принесем же мы их в скотницу (скотница – казна княжества) княжества! Страну нашу нурманы Гардарикой величают — страной городов, а как будут величать потомки? Проклянут нас внуки и правнуки, проклятье призовут на наши тени, и не будет нам места в другом мире!

Речь Владимира звучала все грознее, все круче взлетали его слова, и потупились дружинники.

— Гнев и презрение потомков! Слышите, витязи? — поднял указательный перст Владимир.— Песьеголовый хакан уже на подступах. Не сегодня-завтра он будет в Киеве. Погибнет Русь, и вороны полетят там, где был город в злате и зелени, где стояло великое царство — Гардарика!

Владимир посмотрел в одну, в другую сторону и, пристукивая кулаком по тропу, продолжал:

— Надо двинуть дружины на наши границы по Сейму и Суле, и по Роси, и по Стугне! Это ворота, настежь открытые, оттуда валят кочевники. Мы закроем эти ворота! Поставим кругом заставы и срубим городки. Укрепим границы, и процветут новые города. С вами, витязи, пойдут в степи греческие мастера и новгородские плотники, искусные в градостроительстве. Они же будут рубить лес и выносить засеки. Не хватит леса — с севера спустим плотами. На золото и новые земли я не поскуплюсь.

— Князь, почему не объявишь поход? — вырвалось у пожилого, с пепельной тучей волос боярина.

— Да, да! — поддержали его несколько голосов. Нарубить войска и объявить поход!

— Нет, витязи,— ответил Владимир, величественным жестом останавливая слишком горячих.— Войско теперь собрать трудно — много сел погорело, кругом смуты, смерды бегут, а тут еще разбойники на дорогах... И что сделает войско? Печенеги избегают сражений, волчьими стаями рьщут они. Что сделает войско? Оно никого не найдет в степи и будет топтать ковыли. Кони печенегов выносливые и в быстроте не уступают угрской породе. Пошлем дружины.

Дружинники зашумели, слова князя не нашли сочувствия. Не стесняясь, переговаривались друг с другом, шептались. Поднялся боярин Михайло Потык — владетель многих земель вокруг Киева, мужчина высокий, статный, с тонким нервным лицом.

— Великий князь,— начал он, и голос его дрожал от обиды,— что ты надумал такое недоброе? Боярство не может идти в степи и нести службу, которая под стать простым волнам, смерду и наемнику. Валяться на голой земле, жариться под солнцем, стрелять куропаток и ждать печенега? И он придет! Не сдержат его заставы — всю степь не отгородишь от Руси. Придут и перебьют людишек.

— А что без нас будешь делать? — зло выкрикнул кто-то.

— Никак нельзя покидать нам Русь,— продолжал Михайло Потык увещевать князя,— Ты сам говоришь — нет порядка в стране! Как же бросить вотчину, усадьбы, села и веси наши? На кого оставить? Разворуют, растянут добро!

— Об этом я позабочусь! — перебил его Владимир.

— Что «позабочусь»! Не хотим в степь! Не пойдем! Пусть войско идет туда и наемники, щиты за спину — ноги в руки! Им все равно где быть, лишь бы жалованье! Смерды должны защищать нас — своих господ, а не мы смердов!

— А кто ты без смерда? — спросил князь, — Сам хуже смерда станешь, в рубище ходить будешь... Не о том говорите, витязи. Все о благах своих думаете, боярами земельными становитесь, и нет у вас помысла о ратном деле!

— Не пойдём! Ты, князь, задумал всё боярство извести на границах! Степи хуже изгнания! Не прельстишь нас новыми землями! Худородных каких соблазняй, а нас — но выйдет!

Дружинники зашумели, повскакивали с мест. Ласточка влетела в растворенную дверь и металась по гриднице, чертила над головами темные полосы.