Легенда о ретивом сердце

Смерд испуганно отпрянул в сторону, — Добрые боги! Соловья-разбойника поймал! Вот он какой мужичок! — изумился смерд, — Рудый, как собака… Чего ж мы его боялись, всем селом уходить на новое место хотели! Рогов у него нема. Слышь, витязь! Старика горшечника он на дороге встретил, воз с горшками перевернул и самого не помиловал. А вот что боярина нашего Василиия Пустого укокошил, спасибо ему. Злодей не хуже его. Я гадал, с дерево ростом Соловей! Сказывали мне, с сосну будто бы, Видели люди. Да вправду ли он?

— Вправду, — кивнул головой Илейка, Слышь, витязь, дай секану я его разок, как сорную траву, — снял с плеча косу смерд.

— Нет, мрачно ответил Илья, — судить его будем по русскому обычаю.

— Другое дело. Прощай, витязь, судите его, злодея, крепко! Пойду в село расскажу, порадую мужичков.

Он снопа поклонился, пошел. И уже издали крикнул:

— Слышь, витязь?! А то давай… Я его враз…

Красное Солнышко

Великокняжеская гридница гремела сотнями голосов. Заново отстроенная и значительно расширенная она представляла огромную каменную залу в два этажа. Архитектор византиец снял низкие давящие своды, и сени наверху «повисли в воздухе». По этому поводу в Киеве ходила загадка: «Где гридница без потолка, а сени без пола?» Отгадку знал каждый — в великокняжеских хоромах. Грек пробил наверху стрельчатые окна, заставил их кусками желтого, синего и червонного, как кровь, стекла, Выписанные из Царьграда мастера намалевали по стенам разные виды: великий князь на охоте пронзил длинным копьем тура, великий князь на войне впереди своих дружинников, великий князь с многочисленными сыновьями и женою Анной. Только на одной стене осталась мозаика, сделанная еще при Игоре Старом, — князь Бож поражает склоненных перед ним обров. Мозаику подновили, протерли мылом, выпавшие смальты заменили другими, и теперь она сияла, как новая. Все висевшее здесь ржавое оружие снесли в камору; па бронзовых крючьях развесили франкские мечи и щиты алеманов — огромные, гнутые, расписанные драконами и шашешницами, тяжелые римские копья — фрамеи глядели, как змеиные головы. В одном углу — железный истукан — доспехи, подаренные Владимиру польским королем Болеславом Храбрым. Княжеское место осталось под мозаикой, но раньше, при Святославе, здесь стояло дубовое кресло с изрезанными ножом подлокотниками (князь делал памятные зарубки), а теперь — настоящий троп из черного дерева, отделанный слоновой костью. Он возвышался, осененный бархатным балдахином, по которому, как гусиные лапы, чернели трезубцы. Свисали увесистые золотые кисти… Трон был пуст. Подле него сидел на ступеньке младший сын Владимира, Глеб, и, не обращая внимания на невообразимый гвалт, лязг железа и взрывы хохота, играл с боярином в шахматы.

Гридница была переполнена дружинниками. Они устроились на лавках, крытых коврами, и просто на полу. Шли ристания. Посередине медного звонкого пола головешкой от факела был начерчен широкий круг, в котором ходили поединщики. Они были в панцирях, шеломах с опущенными переносьями, в налокотниках и поножах. Каждый держал медный щит, древко копья со снятым наконечником и обмотанным тряпками и ремнями концом. Один шаг за черту — и поединщик считался побежденным. Разрешалось выбить из круга любого из противников, и поэтому в нем непрерывно двигались, уходя друг от друга и неожиданно нападая. Сражались сразу три пары, стенка на стенку.

Зрители шумно выражали свои восторги и недовольства. Это были большею частью дружинники из старейшей дружины — богатые воины, бояре и боярские дети. Многие из них участвовали в дальних походах великого князя. Помнили они песчаные берега Волги — владения серебряных булгар, и вязкие болота дреговичей, и стены разрушенного Корсуня. Это был народ крепкий, ядреный, с обветренными шитыми-перешитыми лицами, с перекатывающимися под рубахами буграми мускулов, цвет и надежда молодой Руси. Были здесь и старики, ходившие со Святославом в Болгарию и на Царьград, евшие с ним конину на голодном Белом берегу, свидетели его смерти, когда пронзили его каленые печенежские стрелы. Одеты были в кафтаны и шелковые рубахи, подхваченные расшитыми кушаками.

В одной тройке бились лучшие копейщики дружины — Дунай, Чурило и Гремислав, в другой — Ратибор, Несда и Святополк, сын великого князя. Дунай и Чурило, рослые, закованные в железо, ходили рядом с маленьким юрким Гремиславом. Ратибор и Несда не уступали им в росте, а Святополк даже превышал. Тонкий, гибкий, он хладнокровно выжидал случая, чтобы ударить наверняка. Копья тупо стучали о щиты.

— Дунай, нападай, коли Несду! Ратибор слева! Славный удар! Держишься еще, Гремислав-горошек? Катись под ноги ему! Бей! Святополк, чего пятишься, не рак, чай! Ступнул! За черту ступнул. Кто ступнул? Чурило ступнул, святой крест! Не видели! Продолжай, Чурило, коли Святополка, чего он кружится; не в хороводе ты, Святополк! — неслось со всех сторон.