Легенда о Сан-Микеле

Моя практика росла, и мне становилось все труднее выкраивать время для наших веселых воскресных прогулок по Булонскому лесу. Собакам, как и людям, необходимо порой вдохнуть запах Матери Земли для поддержания бодрости духа. Пробежаться среди друзей-деревьев (пусть даже прирученных деревьев Булонского леса), поиграть в прятки со случайным знакомым среди кустов – что может быть лучше этого? Однажды, когда мы прогуливались по боковой аллее и наслаждались обществом друг друга, мы услышали за собой отчаянное фырканье и пыхтение, сопровождаемое приступами кашля и одышки. Я решил, что с кем-то случился припадок астмы, но Том немедленно распознал, что за нами, хрипя и задыхаясь, гонится маленький бульдог или мопс и просит подождать его. Через мгновение к моим ногам прижался полумертвый Лулу – жир мешал ему дышать, а утомление – говорить. Его черный язык вывалился изо рта, а налитые кровью глаза вылезали из орбит от радости и волнения.

– Лулу! Лулу! – раздавался отчаянный крик из коляски, проезжавшей по главной аллее.

– Лулу! Лулу! – звал лакей, пробираясь к нам через кусты.

Лакей объяснил, что маркиза с Лулу, по обыкновению, вышла из коляски, чтобы пять минут погулять пешком для моциона, как вдруг Лулу возбужденно понюхал воздух и стремительно исчез в кустах. Горничная помогла готовой упасть в обморок маркизе сесть в коляску, и вот он уже полчаса ищет Лулу, а кучер ездит взад и вперед по аллее, расспрашивая всех встречных, не видели ли они маленького мопса.

Маркиза пролила поток радостных слез, когда я положил ей на колени Лулу, все еще не обретшего дара речи. У него будет апоплексический удар, повторяла она, всхлипывая. Я прокричал ей в слуховую трубку, что он просто взволнован, однако на самом деле ни один старый толстый мопс не был так близок к апоплексии, как Лулу в ту минуту. Так как я послужил невольной причиной случившегося, мне оставалось только согласиться, когда его хозяйка пригласила меня поехать к ней выпить чаю. Том прыгнул мне на колени, и Лулу чуть не задохнулся от ярости. Он до конца поездки лежал неподвижно на коленях хозяйки, полностью лишившись сил, и только злобно сверкал одним глазом в сторону Тома, а другим нежно взирал на меня.

«Мне в жизни приходилось обнюхивать много вещей, – говорил этот глаз, – но твой особый запах я не забыл, и он мне приятнее всех других. Какая радость, что я тебя снова нашел! Пожалуйста, возьми меня на колени вместо этой черной дворняжки. Дайте мне немного отдышаться, и я ей хорошенько задам!»

«Болтай, болтай, курносый уродец! – высокомерно сказал Том. – В жизни я ничего подобного не видел – даже стыдно чувствовать себя собакой. Породистый пудель вроде меня не рычит на колбасу, но все-таки придержи свой черный язык, не то как бы тебе вовсе без него не остаться!»

Когда мы допивали вторую чашку чаю, в гостиную вошел аббат, обычно посещавший маркизу в этот час. Добряк аббат пожурил меня за то, что я не сообщил ему о моем возвращении в Париж. Граф постоянно справляется обо мне и будет очень рад меня видеть. Графиня уехала в Монте-Карло, чтобы переменить обстановку. Теперь она совсем здорова и чувствует себя прекрасно. К сожалению, он не может сказать того же о графе, который опять проводит все дни в кресле, выкуривая одну сигару за другой. Аббат счел долгом предупредить меня, что виконт Морис страшно зол на шутку, которую я сыграл с ним в Шато-Рамо. Я внушил и ему, и тихому деревенскому доктору, что у него колит, – загипнотизировал его, чтобы помешать получить золотую медаль на соревнованиях Общества стрелков Франции. Аббат умолял всячески избегать виконта, готового в любую минуту прийти в ярость и затеять ссору: не далее как месяц назад он вновь дрался на дуэли. Одному Богу известно, что может произойти, если мы встретимся.

– Ничего не произойдет! – ответил я. – Мне нечего бояться этого негодяя, так как он боится меня. Прошлой осенью в курительной Шато-Рамо я доказал, что из нас двоих сильнее я, и, судя по вашим словам, он не забыл этого урока. Все его преимущество передо мной заключается в том, что он может на расстоянии в пятьдесят шагов попасть из револьвера в летящую ласточку или жаворонка, тогда как я, по всей вероятности, промахнусь и по слону. Но вряд ли он когда-нибудь решит воспользоваться этим преимуществом – он никогда меня не вызовет на дуэль, так как, по его мнению, с такими, как я, не дерутся. Вы заговорили про гипноз. Не могу слышать этого слова, оно меня преследует потому, что я был учеником Шарко. Поймите же раз навсегда, что все эти глупости о силе гипноза – давно разоблаченная теория, которую современная наука отвергает. И виной тут был не гипноз, а воображение виконта. Этот болван воображает, будто я загипнотизировал его, но вовсе не я подсказал ему эту нелепую мысль, а он сам – мы называем это самовнушением. Но тем лучше для меня. В результате он не рискнет причинить мне вред – во всяком случае, с глазу на глаз.

– Но вы могли бы его загипнотизировать, если бы захотели?