Легенда о Сан-Микеле

На одной из этих лекций я познакомился с Ги де Мопассаном, уже знаменитым автором «Пышки» и незабываемого «Заведения Телье». Мы с ним без конца разговаривали о гипнозе и различных душевных расстройствах, так как он настойчиво пытался выведать у меня то немногое, что мне было известно. Расспрашивал он меня и о сумасшествии – в то время он собирал материалы для своей страшной книги «Орля», в которой так верно изобразил собственное трагическое будущее. Он даже отправился со мной, когда я ездил в Нанси в клинику профессора Бернхейма, где мне впервые стали ясны ошибки школы Сальпетриер в том, что касалось гипноза. Потом я как-то два дня гостил на его яхте, и всю ночь, пока его «Милый друг» стоял на якоре в Антибской гавани, мы говорили с ним о смерти.

Мопассан боялся смерти. Он говорил, что мысль о ней его никогда не покидает. Его интересовали различные яды, быстрота их действия и сравнительная мучительность причиняемых ими страданий. Особенно настойчиво он расспрашивал меня о смерти в море. Я сказал, что, насколько могу судить, без спасательного пояса такая смерть сравнительно легка, но со спасательным поясом, пожалуй, самая страшная из всех. Я и сейчас вижу, как его мрачные глаза обратились на спасательные круги у двери и как он сказал, что утром выбросит их за борт. Я спросил, не собирается ли он утопить нас во время задуманной поездки на Корсику. Некоторое время он сидел молча, а потом ответил «Нет!» и добавил, что все же предпочтет умереть в объятиях женщины. Я заметил, что при его образе жизни это желание может исполниться.

Тут проснулась Ивонна, сонно попросила бокал шампанского и снова задремала, положив голову ему на колени. Это была восемнадцатилетняя балетная танцовщица, воспитанная за кулисами «Гранд-Опера» порочными ласками какого-нибудь старого прожигателя жизни, а теперь, на борту «Милого друга», где она беспомощно спала на коленях своего страшного любовника, ее ждала полная гибель. Я знал, что для нее нет спасательного круга и она за него не схватится, даже если я ей его брошу. Я знал, что она отдала сердце этому ненасытному самцу, которому нужно только ее тело. Я знал, какая судьба ее ожидает: она была не первой, кого я видел спящей на его коленях. Насколько ответствен он был за свои поступки, это другой вопрос. Страх, терзавший и днем, и ночью его смятенный мозг, уже проглядывал в его глазах. И даже тогда я не сомневался, что он обречен. Я знал, что тонкий яд его собственной «Пышки» уже начал разрушать этот великолепный мозг.

А сам Мопассан знал это? Мне казалось, что знал. На столе между нами лежала рукопись «На воде». Он только что прочел мне несколько глав этой вещи – на мой взгляд, лучшей из всего им написанного. Он еще лихорадочно создавал один шедевр за другим, подхлестывая возбужденный мозг шампанским, эфиром и другими наркотиками. Роковой конец торопили и бесчисленные, постоянно сменяющие друг друга женщины, которых он находил где угодно – от Сен-Жерменского предместья до бульваров: актрисы, танцовщицы, мидинетки, гризетки, обыкновенные проститутки. «Печальный бык» – называли его друзья. Он чрезвычайно гордился своими успехами и постоянно намекал на таинственных дам из высшего общества, которых его верный слуга Франсуа впускает к нему в квартиру на улице Клозель.

Это был первый симптом начинающейся мании величия. Мопассан часто стремительно взбегал по лестнице на авеню Вилье, садился в углу комнаты и молча устремлял на меня тяжелый, неподвижный взгляд, увы, уже хорошо мне знакомый. Часто он подолгу простаивал перед зеркалом над камином и разглядывал себя как незнакомого человека.

Однажды он рассказал, что как-то, сидя за письменным столом, поглощенный работой над новым романом, он, к своему удивлению, увидел незнакомца, который проник к нему, несмотря на неукоснительную бдительность слуги. Незнакомец сел за стол напротив него и стал диктовать то, что он собирался написать. Он уже хотел позвонить Франсуа, чтобы тот выпроводил непрошеного гостя, как вдруг с ужасом понял, что незнакомец был он сам.

Несколько дней спустя я стоял рядом с ним за кулисами «Гранд-Опера» и смотрел, как мадемуазель Ивонна танцует па-де-катр и украдкой посылает улыбки любовнику, который не сводил с нее сверкающих глаз. Потом мы, несмотря на поздний час, отправились ужинать в элегантную маленькую квартирку, которую Мопассан недавно снял для нее. Ивонна смыла румяна, и я испугался, увидев, какой бледной и изможденной она стала с тех пор, как я познакомился с ней на яхте. Она сказала, что нюхает эфир, когда танцует – ничто другое так не бодрит, – и у них в балете все его нюхают, даже сам режиссер. (Много лет спустя я был свидетелем того, как этот господин умер у себя на каприйской вилле от злоупотребления эфиром.)