Легенда о Сан-Микеле

Колдунья, охраняющая красавицу, как ревнивая старая нянька, уводила нас все дальше от цели и заставляла блуждать среди суровых утесов и зияющих пропастей, готовых поглотить нас в любую минуту. Вскоре проводники заявили, что сбились с дороги и нам следует поскорее вернуться туда, откуда мы пришли. Горько разочарованный, томясь безответной любовью, я вынужден был последовать в долину за проводниками, которые тащили меня на крепкой веревке. Моя тоска была понятна: второй раз в этом году меня отвергла красавица. Но молодость – прекрасное лекарство от сердечных ран. Стоит выспаться, освежить голову – и ты исцелен. Я страдал бессонницей, но ясности мыслей, к счастью, не утратил.

В следующее воскресенье (я помню даже число, так как это был день моего рождения) я выкурил трубку на вершине Монблана, где, по словам проводников, большинство людей судорожно глотают разреженный воздух. То, что произошло в этот день, я описал в другом месте, но так как та маленькая книжка с тех пор не переиздавалась, придется повторить здесь этот рассказ, чтобы вы поняли, чем я обязан профессору Тилло.

Подъем на Монблан зимой и летом относительно легок, но только дурак полезет на эту гору осенью, когда дневное солнце и ночные заморозки еще не успели закрепить на склонах свежевыпавший снег. Владыка Альп защищает себя от незваных пришельцев снежными лавинами, как Шрекхорн – каменными снарядами. Когда я закурил трубку на вершине Монблана, было время обеда, и иностранцы в гостиницах Шамони поочередно рассматривали в подзорные трубы трех мух, которые ползали по белой шапке, венчающей главу старого горного монарха. Пока они обедали, мы пробирались по снегу в ущелье под Мон-Моди, но затем вновь появились в поле зрения их труб на Гран-Плато. Мы хранили полное молчание, так как знали, что лавина может сорваться даже от звука голоса. Вдруг Буассон обернулся и указал ледорубом на черную полоску, словно прочерченную рукой великана на белом склоне.

– Мы погибли, – прошептал он, и в тот же миг огромное снежное поле треснуло пополам и со страшным грохотом покатилось вниз, увлекая нас за собой с невероятной скоростью. Я ничего не чувствовал, ничего не понимал. Потом тот же самый рефлекторный импульс, который в знаменитом опыте Спалланцани заставил обезглавленную лягушку протянуть лапку к месту укола иглой, тот же самый импульс понудил большое, утратившее разум животное поднять руку к раненому затылку. Резкое периферическое ощущение пробудило в моем мозгу инстинкт самосохранения – последнее, что в нас умирает. С отчаянным напряжением я начал выбираться из-под снега, под которым был погребен. Вокруг сверкал голубой лед, а над головой светлели края ледниковой трещины, в которую меня сбросила лавина. Как ни странно, я не испытывал страха и ни о чем не думал – ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем.

Постепенно в моем онемевшем мозгу возникло неопределенное ощущение, и под его воздействием пробудился рассудок. Я сразу распознал это ощущение – мое старое заветное желание узнать о Смерти все, что можно узнать. Теперь я получил эту возможность – если, конечно, сумею сохранить ясность мысли и, не дрогнув, посмотреть ей прямо в лицо. Я знал – она тут, и мне чудилось, что я вижу, как она приближается в своем ледяном саване. Что она мне скажет? Будет ли жестокой и непримиримой или милосердно оставит меня спокойно лежать в снегу, пока я не окоченею в вечном сне? Как ни невероятно, но я убежден, что именно этот последний отблеск сознания, это упрямое желание разгадать тайну Смерти и спасло мне жизнь. Внезапно я ощутил, что пальцы сжимают ледоруб, а талию обвивает веревка. Веревка! А где мои два спутника? Я изо всех сил потянул веревку, она дернулась, и из-под снега выглянуло чернобородое лицо Буассона. Он глубоко вздохнул, тотчас же схватился за привязанную к поясу веревку и вытащил из снежной могилы оглушенного товарища.

– Через сколько времени человек замерзает насмерть? – спросил я.

Взгляд Буассона скользнул по стенам нашей тюрьмы и остановился на узком ледяном мостике, который, подобно аркбутану готического собора, соединял наклонные стены трещины.

– Если бы у меня был ледоруб и если бы я сумел взобраться на этот мост, – сказал он, – то я, пожалуй, выбрался бы отсюда.

Я протянул ему ледоруб, который судорожно сжимал.

– Ради бога, не шевелитесь! – повторял Буассон, взбираясь ко мне на плечи, а с них, подтянувшись, как акробат, – на ледяной мост над нашими головами. Цепляясь руками за наклонные стены, он ступеньку за ступенькой вырубил себе путь наверх, а потом на веревке вытащил из трещины и меня. Затем с большим трудом мы подняли наверх и второго проводника, который еще не пришел в себя.