Легенда о Сан-Микеле

Норстрем в этот вечер, по-видимому, нисколько не интересовался психологией, как, впрочем, и всегда. Он был необычайно молчалив и торжествен, и я заметил в его тусклых глазах такую нежность, что мне стало стыдно.

— Послушай, Аксель, — сказал он слегка охрипшим голосом, — послушай…

— Не смотри на меня так, а главное — не предавайся сентиментальности, она не идет к твоему типу красоты. Поскреби свой глупый затылок и попытайся понять ситуацию. Неужели ты хоть на минуту поверил, будто я так глуп, что был бы способен подставить себя завтра в лесу Сен-Клу под пулю этого дикаря, если бы думал, что он может меня убить? Это слишком нелепое предположение, чтобы о нем говорить серьезно. Кроме того, эти французские дуэли — чистейшей воды фарс, как тебе отлично известно. Мы с тобой не раз, как врачи, участвовали в этих комедиях, когда актеры порой попадают в дерево, но только не друг в друга. Давай разопьем бутылочку шамбертена и ляжем спать — от бургундского меня всегда клонит ко сну, а после смерти моей бедной собаки я почти не смыкал глаз, но сегодня я во что бы то ни стало должен уснуть.

Утро было холодное и туманное. Мой пульс бился ровно и не учащенно, но я заметил какое-то странное подергивание в икрах, а кроме того, мне трудно было говорить, и как я ни старался, мне не удалось отхлебнуть коньяка из фляжки Норстрема, которую он протянул мне, когда мы выходили из экипажа. Бесконечные предварительные формальности раздражали меня тем больше, что я ни слова в них не понимал. Как это все глупо, какая напрасная трата времени, думал я. Насколько проще было бы отхлестать его на английский манер — и дело с концом. Кто-то сказал, что туман рассеялся настолько, что уже не помешает целиться. Это меня удивило, так как мне казалось, что туман, наоборот, сгустился. Тем не менее я отлично видел виконта Мориса, стоявшего напротив меня в обычной нагло-небрежной позе, с папиросой в зубах — он, по-видимому, совсем спокоен, пришло мне в голову. В кустах позади меня запела малиновка, и я принялся размышлять о том, почему эта крошка так задержалась в лесу Сен-Клу, но полковник Стафф вложил мне в руку длинноствольный пистолет.

— Цельтесь ниже, — прошептал он.

— Огонь! — скомандовал резкий голос.

Я услышал выстрел. Я увидел, что виконт выронил папиросу изо рта и к нему бежит профессор Лаббе. Секунду спустя я обнаружил, что сижу в карете полковника Стаффа, а напротив сидит Норстрем и широко улыбается. Полковник похлопал меня по плечу, но все молчали.

— Что случилось? Почему он не стрелял? Я не желаю никакой милости от этой скотины, я сам его вы зову, я…

— Ничего подобного вы не сделаете. Благодарите бога за свое чудесное спасение, — прервал меня полковник. — Он очень старался вас убить и, конечно, убил бы, дай вы ему время для второго выстрела. К счастью, вы выстрелили одновременно: опоздай вы хоть на долю секунды, вы не сидели бы сейчас здесь. Разве вы не слышали, как просвистела пуля над вашей головой? Взгляните-ка!

Я посмотрел на свою шляпу — и внезапно занавес задернулся и я перестал играть героя. Неумелый грим храбреца стерся, и из-под него выглянуло лицо подлинного человека — человека, боящегося смерти. Дрожа от страха, я забился в угол экипажа.

— Я горжусь вами, мой юный друг, — продолжал полковник. — Мое солдатское сердце радовалось, глядя на вас, — я и сам бы не мог держаться лучше! Когда мы при Гравелоте поскакали на пруссаков…

Мои зубы стучали так, что конца его фразы я не разслышал. Мной овладели слабость и тошнота, и, когда я хотел попросить Норстрема опустить окно, чтобы вдохнуть воздуха, язык мне не повиновался. Мне хотелось распахнуть дверцу и броситься наутек, но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Он потерял много крови, — усмехнулся Норстрем. — Профессор Лаббе сказал, что пуля прошла сквозь основание правого легкого. Ему повезет, если он пролежит в постели не больше двух месяцев.

Мои зубы сразу перестали стучать, и я начал внимательно слушать то, что говорили мои спутники.

— Я и не подозревал, что вы такой блестящий стрелок! — объявил бравый полковник. — Почему вы сказали, что никогда прежде не держали в руках пистолета?

Я вдруг расхохотался без всякой причины.

— Тут нет ничего смешного, — строго сказал полковник. — Ваш противник тяжело ранен. У Лаббе был очень озабоченный вид, и еще неизвестно, чем это кончится.

— Тем хуже для него! — сказал я, чудом обретая дар речи. — Он убил мою беззащитную собаку, в часы досуга он стреляет ласточек и жаворонков, — он это заслужил! Вам известно, что афинский ареопаг приговорил к смерти мальчика, который выколол глаза птице?

— Но ведь вы не афинский ареопаг!

— Нет. Но если виконт умрет, в его смерти я также не буду виноват. Я ведь даже не успел прицелиться — пистолет выстрелил сам собою. Легкое ему прострелил не я, это сделал кто-то другой. Кроме того, раз уж вам так жаль этого негодяя, то позвольте задать вам вопрос — вы рекомендовали мне целиться ниже для того, чтобы я промахнулся?