Легенда о сепаратном мире. Канун революции

Во время войны А. Ф. настолько не чувствовала себя немкой, что причины всех военных неурядиц видела в «нашей собственной славянской натуре». «Да, я более русская, нежели многие иные», – гордо заявляет она 20 сент. 1916 г.. Когда до нее доходили слухи, что ее называют «немкой», она совершенно теряла душевное равновесие, и в искренности ее негодования сомневаться не приходится. Двойственность и ложность положения, которые она ощущала каждодневно, причиняли ей несомненные, моральные страдания. На примерах с помощью военнопленным88

мы видели, как болезненно реагировала А. Ф. на отношение общества к ее патриотизму и как раздражительно волновали ее вопросы, которые казались такими простыми Николаю II. При всяком внешнем выявлении своих действий Царица должна была разрушать дилемму о своем немецком происхождении. В Петербурге устраивается «выставка трофеев». Должна ли присутствовать Императрица на «скучной церемонии» открытия выставки и побороть свою «застенчивость» перед всякого рода самостоятельными публичными оказательствами в отсутствие Царя? «Обсуди это с Фредериксом и с военным министром, – просит она 27 июня 1916 г. – Если нас там не будет, допустимо ли, чтобы Михен (т.е. Map. Павл.) взяла на себя представительство? Протелеграфируй только – «не присутствуй» или “лучше присутствуй” так, чтобы я вполне определенно знала, как поступить». «Никак не могу понять, почему открытие выставки военных трофеев вдруг стало такой торжественной церемонией, и продолжаю находить совершенно не нужным твое присутствие или даже присутствие девочек», – отвечал Царь. И вновь А. Ф. возвращается к «проклятому празднику»: «Я опасаюсь, как бы не подумали, что я не хочу присутствовать из-за германских трофеев. Михен, видишь ли, будет там, и там будет собрано около 1000 георгиевских кавалеров».

Остро ощущая несправедливость лично в отношении себя, А. Ф. с такой же горячностью реагировала и на несправедливость заподозревания патриотизма русских людей, носящих немецкие или немцеподобные фамилии. Преследование «немецких имен» становится ее bete noire, и только отсутствие полного объективизма может заставить увидеть в этой защите проявление «тайного германофильства». Объективная правда, конечно, была на стороне А. Ф., когда она настойчиво просила 29 августа нового Верховного Главнокомандующего «запретить это немилосердное преследование баронов». Прочтите хотя бы негодующие строки, посвященные «зоологическому национализму» во время войны в воспоминаниях чуждого какого-либо радикализма кн. С. М. Волконского89

. «С легкой руки “Нового Времени”, – говорит мемуарист, – пошло в ход выражение “немецкое засилие”90. Пошло гонение на немецкие фамилии; люди меняли их на русские, даже отчество меняли, отрекались от отца… Если одни были настолько подлы, что нападали на людей за иностранную фамилию и в фамилии видели указание на патриотическую неблагонадежность, другие, защищаясь от обвинения, эту фамилию меняли и в новом созвучии своего имени искали средство для утверждения своей благонадежности, а еще более – безопасности. Ужасное время, противное. Тогда уже просыпались дикие инстинкты, только они облекались в одежду патриотизма… Доносам на почве “немецкого засилия” не было конца. Все, что было подлого, что хотело подслужиться, уходило под благовидную сень патриотизма».