Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах

Я послушался не без трепета, так как у ног её лежал и ворчал громадный пёс. Перебравшись через межу, я присел отдохнуть и стал закусывать кусочком твоей ветчины. Вдруг слышу позади шорох, обернулся, а там пёс старой девы, но тут он уже не ворчал на меня, а вертел хвостом и смотрел ласково и просительно: захотелось ему моей ветчинки. Ну, бросил ему кусочек-другой, вдруг бежит его хозяйка с криком: «Куси, куси, сынок!»

Тут я помчался что есть духу, а на штанах моих повис уже пёс и вырвал из них кусок с моим мясом! Я от боли пришёл в ярость, обернулся и так треснул его палкой по передним ногам, что, по крайней мере, одну из них перешиб пополам. Он свалился, закричал по-собачьи: «Смилуйся!» – и я помиловал его. А хозяйка его тем временем, за отсутствием камней, швырнула в меня куском земли; я бежал что было мочи.

Ну, не гадко ли, не позорно ли, что девушка, не найдя – по малой привлекательности – себе мужа, вымещает это на невинном, несчастном человеке, как я?

Удручённый, направился я к трактиру, который ты мне указал, и хотел спросить здесь для утешения кружку пива. Но и тут разочарование: только я переступил порог, вижу – дерутся мужчина и женщина. Я спрашиваю, не угодно ли им будет прекратить этот бой, чтобы дать мне кружку тёмного пива вместимостью в одну или шесть пинт. На это баба – настоящая сушёная треска с виду – яростно отвечает, что если я не уберусь в мгновение ока, то она угостит меня тем самым деревянным башмаком, которым она обрабатывает голову своего мужа. И вот я вернулся, вспотел, хоть выжми, и устал до смерти. Поесть ничего нет?

– Найдётся, – ответил Уленшпигель.

– Наконец-то! – вздохнул Ламме.

IV

Так в компании продолжали они свой путь. Осёл, откинув уши назад, тащил бричку.

– Смотри, Ламме, – сказал Уленшпигель, – какие хорошие мы четверо: осёл, верная тварь Господня, пощипывает себе колючки; ты, толстячок, разыскиваешь ту, которая тебя покинула; а эта кроткая девушка с нежным сердцем нашла недостойного её возлюбленного, то есть меня.

Что ж, бодрее, дети мои! Листья желтеют, и звёзды ярче сияют на небосклоне, скоро уляжется солнышко в перину осенних туч, придёт зима, образ смерти, и покроет снежными пеленами тех, кто покоится под нашими ногами, а я пойду в путь искать спасения земли отцов. Бедные усопшие, ты, Сооткин, умершая от горя, и Клаас, претерпевший смерть на костре! Дубок любви, плющ нежности, я, ваш отпрыск, выросший из вас, тяжко скорблю! Я отомщу за вас. Пепел Клааса стучит в моё сердце.

– Не следует оплакивать тех, кто умер за правду, – сказал Ламме.

Но Уленшпигель по-прежнему был задумчив.

– Пришёл час разлуки, – сказал он, – и надолго, Неле: может быть, никогда мне не видеть больше твоего милого личика.

Неле взглянула на него своими ясными лучистыми глазами и сказала:

– Брось бричку, пойдём со мной в лес; там будет у нас хорошая еда: я умею отыскивать растения и приманивать птиц.

– Девочка, – сказал Ламме, – нехорошо, что ты пытаешься удержать Уленшпигеля на его пути, когда он должен отыскать Семерых и помочь мне найти мою жену.

– Только не сейчас! – вскричала Неле, плача и сквозь слёзы улыбаясь своему другу.

Увидев это, Уленшпигель сказал Ламме:

– Поверь, когда соскучишься по новым неприятностям, обязательно найдёшь свою жену.

– Что ж это, Тиль, – сказал Ламме, – ты из-за этой девушки хочешь оставить меня одного в моей бричке? Ты не отвечаешь и думаешь о лесе, где нет ни Семерых, ни моей жены. Лучше будем искать их на этой вымощенной дороге, по которой так легко катится бричка.

– Ламме, – сказал Уленшпигель, – у тебя в бричке полный мешок еды: ты, стало быть, не умрёшь с голоду, если и без меня поедешь до Коолькерке, где я догоню тебя. В одиночестве ты там лучше разведаешь, в какую сторону направиться на поиски твоей жены. Слушай и замечай. Вот так шажком проедешь три мили до Коолькерке – «холодной церкви», которая так называется потому, что она, – как и многие другие, впрочем, – обвевается ветрами со всех четырёх сторон. На колокольне её есть флюгер в виде петуха, который вертится на ржавых петлях во все стороны. Его скрип возвещает бедным мужчинам, потерявшим своих возлюбленных, на каком пути их разыскивать. Только надо раньше ударить ореховым прутиком семь раз по каждой стене. Скрипят петли под северным ветром – иди на север, но осторожно, ибо северный ветер – ветер войны. Дует с юга – вперёд на крыльях, ибо это ветер любви. Веет восточный – спеши рысью: там свет и радость. Подул западный – иди потихоньку: это ветер дождя и слёз. Поезжай, Ламме, в Коолькерке и жди меня там.

– Еду, – ответил Ламме и двинулся в путь.

Пока он приближался к Коолькерке, тёплый, но сильный ветер нагнал серые тучи, которые неслись толпами по небу, точно стадо овец; и деревья сердито шумели, как волны бушующего моря. Уленшпигель проголодался, и Неле стала искать сладкие коренья, но нашла только поцелуи, полученные от милого, да жёлуди.