Легенда о Вавилоне

Объяснить сравнительную устойчивость или неустойчивость различных кочевых империй, пожалуй, можно, а вот как объяснить их возникновение? Ведь в истории было немало столь же мощных движений народов, не завершившихся особым вкладом в цивилизацию. Вспомним хотя бы вторжение гуннов в Европу, бывшее частью так называемого Великого переселения народов (Volkerwanderung). Еще больше материала такого рода дает само Великое переселение, продолжавшееся несколько веков. Древние историки оставили немало сведений и о менее удачных вторжениях северных орд на римские и греческие земли. Полна сходными известиями история Востока. Налицо явление повторяющееся, т. е. закономерное. Отмахнуться от него нельзя. Так что же генерируют подобные события?

Ученые, как водится, на эту тему спорят, но удовлетворительного ответа пока никто не предложил и, скорее всего, не предложит. Возможно, навести на правильный путь могли бы текущие события мировой истории. Но, увы, нам не дано разбираться в современности — так называемый эффект приближения препятствует анализу тех исторических потрясений, частью которых мы являемся. Наиболее разумной представляется гипотеза демографически-климатическая, хотя для всестороннего объяснения указанного феномена ее будет все-таки маловато[186].

Понятно, что численность кочевой популяции зависит от поголовья скота и напрямую связана со степным климатом и его колебаниями. Периодическое появление излишков населения ведет к тому, что накал конкуренции за тот или иной географический ареал становится выше обычного. Подобные конфликты особенно обостряются в периоды засухи или при других неблагоприятных обстоятельствах (давление соседей и т. п.). Существует мнение о земледельческо-скотоводческом экодомическом симбиозе древности, баланс которого в политически или экологически нестабильные времена перекашивался в сторону оседлого населения, ибо оно могло с большей вероятностью само себя прокормить. Любопытно в этой связи, что археологические данные свидетельствуют о том, что поселения в древней Палестине возникали волнообразно, последнюю из волн датируют XII–XI вв. до н.э. — примерным временем израильского завоевания.

Все это верно. Но как объяснить в таком случае объединение доселе разъединенных, победоносность многократно побеждаемых? Почему изгнанники из одной земли часто становились завоевателями, пройдя длинный и изматывающий путь переселения? И не потому ли наиболее знаменитые эпизоды кочевого вторжения заметно возвышаются в мировой истории, что они являются скорее исключением, чем правилом?[187]

Не погибло ли большинство кочевых племен, будучи задушено засухой, истреблено соседями и истощено междоусобной рознью? Не было ли уничтожение 90% населения обычным исходом подобных конфликтов? Какова роль отдельной личности — будь то Чингисхан, Тогрул-бек или султан Осман, их ближайшего окружения — людей, отказавшихся умирать, быть побежденными? Каков механизм образования протоэтноса — самой крепкой человеческой общности, доказавшей право на жизнь в самых тяжелых условиях, выдержавшей бой на уничтожение, а иначе мы бы о них не услышали?

Что сплачивает людей — отчаяние? Но ведь не оно одно, и тем более не желание простых земных благ. Ими движут иные порывы, их поведением управляют совсем другие императивы. Не только желание выжить, а выжить на своих условиях, не подчиниться, а одолеть. Можно назвать это отчаянием, помноженным на силу. Причем происхождение отчаяния (политико-климатическое) нам более или менее понятно, но вот откуда берется сила, вслед за которой следуют объединение и победа, совершенно неясно. Происхождение ядра нации всегда окутано тайной, так как люди, его создавшие, не оставляют письменных свидетельств. Несколько поколений спустя их имперские наследники создают архетипичную легенду о собственном рождении, из которой очень трудно выудить зерна истины. Так что ответа по-прежнему нет или он попросту находится за пределами нашего понимания.

Древние израильтяне, впрочем, никакой земной империи не создали. Масштабы их завоеваний тоже относительно ограниченны (да и численность воюющих сторон была не слишком велика). Несмотря на то что, согласно археологическим данным, ряд населенных пунктов древней Палестины был разрушен приблизительно в XII в. до н.э., Библия об этих городах (точно идентифицированных учеными) сообщает не всегда; поселения же, указанные в Писании, следов таких разрушений часто не несут, поэтому установить, насколько завоевание Палестины было в прямом смысле завоеванием, особенно таким жестоким, как о том повествует Книга Иисуса Навина, нельзя[188].