Легенда о Вавилоне

На тактическом уровне образование древнего Израиля лучше сравнивать с возникновением небольших эмиратов средневековых тюрок, некоторые из которых были созданы на том же Ближнем Востоке. Еще более точную параллель можно увидеть в истории обособленного кочевого племени, сумевшего вырвать себе небольшой, географически уникальный участок земли на самом краю Великой степи, зацепившегося за новую родину и удержавшегося в своем ареале на протяжении тысячелетия, несмотря на вечную пограничность, воинственность соседей и полную с ними непохожесть, вплоть до XX в. препятствовавшей их суперэтнической интеграции[195]. Странным образом судьба израильтян, также обособленных и пограничных, зажатых на крохотном кусочке земли между Египтом и Ассирией или Вавилоном, похожа на удел отстаивавших свое существование между Западом и Востоком[196]

потомков мадьяр, которые в IX в. поселились в Паннонии и со временем основали там Венгрию — ни на что не похожий островок Древней степи в романо-германо-славянской Европе[197].

Наша версия относительно далека от классической библейской, хотя, кажется, не особенно. Некоторые исследователи идут гораздо дальше и указывают на многочисленные исторические несообразности библейского текста, невозможность как-то линейно, без лакун, подтвердить сведения о захвате израильтянами палестинских земель, на то, что политическо-религиозная идеология авторов «рассказа о вторжении» лучше всего отвечает времени позднего Иудейского царства и что, скорее всего, он тогда же и был сочинен. Аргументы этих авторов заслуживают внимания, но согласиться с их выводами нельзя[198]

.

Несомненно, что в Палестине на рубеже II–I тыс. до н.э. существовала этническая группа с единой культурно-религиозной памятью. Главным ее компонентом было «учение о едином Боге», дарованное отцом-основателем нации[199]. К этому же прародителю восходили некоторые законодательные установления и воспоминания об общей политической истории, включавшей в себя значительные военные победы. Скажем еще, что в те годы Египет был основной иноземной силой, накладывавшей имперскую лапу на Палестину, и не раз подвергал ее военным опустошениям. Поэтому известие о любой «победе» над Египтом, сколь бы скромными в реальности ни были ее масштабы, могло с легкостью найти отзвук в сердце протоизраильтянина (вне зависимости от его генетической родословной), и сохраняться в национальной памяти с особой тщательностью. Была ли ранняя история Израиля в дальнейшем приукрашена и неоднократно переписана? Безусловно. Но это вовсе не говорит о ее ложности.

Добавим еще одну деталь. Часть ученых исключительно сильно занимает, являются ли основатели первого Израильского царства — Саул, Давид и подвластные им племена — прямыми

потомками кочевников, бродивших по Синаю и Трансиордании, спасаясь от голода, египтян и вражды оседлого населения? Но ведь это совершенно неважно, как и то, какие именно «колена Иакова» были в прямом смысле протоизраильскими, а какие были позже вписаны в общую историю. Возможность того, что какие-то соседние племена в дальнейшем захотели возвести свою генеалогию к Израилю, тоже кажется весьма значимой. С точки зрения ряда авторов, существуют археологические доказательства того, что предки древних иудеев (или, по крайней мере, их значительная часть) были автохтонными жителями Палестины. Однако аргументы эти заведомо не стопроцентны (и весьма оживленно муссируются не столько в научных, сколько в ненаучных кругах[200]). И они ни в коем случае не могут отменить того, что древние евреи почитали себя народом, вышедшим из Египта, и делали это гораздо раньше, чем в VII в. до н.э.[201]

Давид и его государство, писатели, философы и пророки древних Иудеи и Израиля были духовными наследниками Моисея, они почитали его религиозное наследие за свое. Единобожие явно не было изобретено во времена иудейской монархии[202] — оно восходит к эпохе более древней. Если малочисленное племя бывших кочевников умудрилось отхватить небольшой участок земли в Палестине, а потом постепенно растворилось в местном населении, оставив себе и окружающим лишь память об учении о едином Боге (эта идея постепенно завоевывала все больше и больше умов и после долгих и страшных пертурбаций дошла в итоге до нас), то какая разница? Это же касается памяти об Учителе — не все ли равно, кого именно учил Моисей, если он до сих пор учит нас?