Легенда старого Чеколтана

— Что? — не понял Колокольников.

— Аббревиатура, — повторил Коваль. — В лингвистике так сокращенные слова называются.

— Тьфу ты, и тут я под какую-то непонятную рубрику попал, — с искренним огорчением в голосе проговорил Колокольников. — Ну, да ладно, слушай дальше… Просят, значит, рассказать ребята. Вроде серьезно, но я же по голосу чувствую — с подначкой. Махну, бывало, рукой, отойду к своей койке. А кролика с тех пор так Нарушителем и назвали. Ему-то все равно, а мне…

— Да, в первое время на службе почти со всяким что-нибудь случается, — начал Коваль. — Вот со мной…

— Если бы только в первые месяцы! — перебил его Колокольников. — Да у меня и потом… Ну, кончил я школу связи в учебном отряде, пошел служить на катер. Вскоре как будто неплохим радистом стал, похваливать меня начали. Да однажды всполошил весь флот. Вышел с нами в море по какому-то особому заданию член Военного Совета. Надо же так случиться, перегорела у меня в передатчике лампа задающего генератора, — а она и перегорает-то раз в тридцать лет. И вот это тридцатилетие как раз на мне клином сошлось. Ну, ладно, идем мы. Вечером передали нам радиограмму. Принял, а ответить — квитанцию дать — не могу. Передатчик не работает. И вот тут началось. Главная рация узла связи вызывает, дозорные корабли сообщают, что меня главная рация вызывает… В эфире такое поднялось — настоящая магнитная буря. В море поисковые группы вышли — как же, катер с членом Военного Совета на борту пропал…

В общем, после этого я очутился на отдаленном сигнально-наблюдательном посту. Казалось бы, чем не служба: тихо, спокойно, море в трех шагах. Так нет, решил я рекорды в передаче на ключе поставить. Ну и «сорвал» руку. Радист с «сорванной» рукой — не радист: передавать совсем не может. И даже переучиться ему значительно труднее, чем заново научиться. Потом я на тральщике плавал, а вот теперь здесь. Пока все хорошо, если не считать этого шрама. Да ненадолго. Обязательно что-нибудь да стрясется. Уж я знаю.

— Напрасно ты так. Все это случайность!

— Случайность? Нет, брат, уж коль случайность часто повторяется, значит это закономерность. У меня в этом деле настоящая цепная реакция… Ну, а ты что-нибудь новое нашел?

— Почти ничего. Дистанционную трубку от зенитного снаряда, разряженную, конечно, и боевую головку от мины.

— Представляю, как она обрадуется твоим подарком!

— Кто — она?

— Та, кому ты посылаешь все свои редкости.

— Но ты же знаешь, что я посылаю их в школу…

— Точно, только адрес пишешь: «Нине Федоровне»…

— Нина Федоровна, — сказал Коваль, не скрывая гордости, — не только меня, моего отца учила. И почти все ученики, где бы они сейчас ни работали, посылают в школу что-нибудь интересное. У нас самый лучший музей в области. Есть метровая раковина тридакны из Австралии, срез сосны каурии из Новой Зеландии, кораллы с Цейлона, лассо пастухов — гаучо — из Аргентины, осколки гранита со знаменитых Красноярских каменных столбов, алмазоносная порода кимберлит из Якутии, да мало ли еще что!..

— А ты, по-видимому, хочешь в этом музее создать военный отдел?

— Что ж, детишкам и это нужно знать… На, вытри тавот на носу!

— Тавот? — удивленно переспросил Колокольников. — Откуда бы он мог взяться? Здесь вроде его и нет…

* * *

Отцветала акация. Сладкий дурманящий запах кружил голову. Осыпающиеся лепестки снежными сугробами заметали тротуары, ноги то и дело утопали в белом пышном ковре.

Город казался пустынным: взрослые на работе, хозяйки заняты домашними делами, а детишки, конечно, у моря. Кто-кто, а они уже давно открыли купальный сезон.

С этих окраинных улочек моря не видно, но близость его чувствуется во всем: из порта доносятся гудки кораблей, слышен звон металла на морзаводе; вот прошла группа матросов в белых робах, да и ветер, свежий ветер морских просторов, посвистывает в проводах, треплет косматые ветви акаций, катит по мостовой белую пену лепестков.

На центральной улице народа больше. Машинально приветствуя встречных офицеров, Шорохов осматривает город. Виктор читал, что город был почти полностью разрушен, а сейчас белоснежные, словно мраморные, дома стоят вдоль просторных проспектов, поднялись, раскинули над тротуарами тенистые кроны деревья.

Жаль, Бондарук не пошел в город. Словом бы перекинулись, да и вообще вдвоем веселее. Виктор звал его, да старший техник-лейтенант ответил:

— Некогда… Да и нечего мне в городе делать…

— Вы словно хотите избавиться от свободного времени, — заметил Шорохов.

— Не так уже его и много, этого свободного времени. А сегодня я решил одну штуку проверить. По идее должна получиться, а вот как на практике…

— Может, и мне остаться, помочь?

— Нет, нет, что вы! Идите гуляйте…

И Виктор гуляет, осматривает город, неторопливо шагая по улицам.