Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

С первой поездки в Биарриц, куда она в конце концов убедила Мана Рэя съездить, Ли почувствовала, насколько серьезна их связь. У нее не осталось сомнений, что это будет не кратковременное любовное приключение, а встреча-посвящение, в которой секс станет лишь частью обряда. Секс ее волнует, но еще большую страсть у нее вызывает возможность подглядеть обряды учителя, его маленькие уловки и подсказанные опытом технические приемы. Она хочет узнать, как «это» работает, ее интересует именно «это» – преображение знаний, которое позволяет раскрывать тайны, тот переходный момент, когда случившееся в реальности вдруг становится очевидным и ясным. Она испытывает к Ману Рэю сильные чувства, но любит его скорее как мастера в их общей профессии, чем как мужчину. Она восхищается его точностью, его заботой о деталях; любит его «магнетические» руки и тепло, исходящее от них; любит его способность преображать вещи и ставить их на службу своей фантазии. Очень скоро Ли начинает считать их связь путем в профессию, важнейшим ученичеством. Секс в их отношениях играет важную роль, которая кажется главной, но и он, и она так любят свое искусство, что сводят к минимуму значение интимной близости. Она служит лишь искусству и подчинена искусству. Влюблена ли по-настоящему Ли в Мана Рэя? В этом можно усомниться, если обратить внимание на то, как она рассказывала о нем позже. О нем Ли, кажется, говорит с полным равнодушием, но ее красноречие становится неистощимым, когда она рассказывает, с какой любовью Ман Рэй изготавливал свои снимки, которые были настоящими техническими достижениями и подвигами изобретательности. Ман Рэй с детства сохранил большую любовь к изготовлению самоделок. Тогда он любил складывать детали и перекладывать их по-новому, располагать их в определенном порядке, собирать из них что-нибудь, а потом разбирать, играть в механика, придумывать маленькие хитроумные механизмы. Теперь он изготавливает свои фотографии с вниманием, достойным священного обряда. Это трогает душу Ли. В такие минуты она вспоминает спокойные часы своего детства, когда мастерила украшения, вырезала картинки, собирала из кусочков пазлы. Ее чувство к Ману Рэю проявлялось очень сдержанно, а вот его чувство к ней было настоящим, и порой он торжественно выражал его. Его любовь к Ли видна в тогдашних работах. Ведь Ли, словно предлагая справедливый обмен, согласилась снова оказаться перед объективом фотографа. Она вспомнила свое умение позировать бесстрастно, быть равнодушной к происходящему и в то же время прекрасно принимать свет. Таким образом, примерно в 1930 году она проходит через много сеансов, во время которых он запечатлел ее как бы в вечности и невозмутимом бесстрастии. Нужно различать фотографии для моды, например ту, где Ли позирует в знаменитой шапочке дожа с надписью «Жан Пату» (название знаменитого модного дома, производящего также элитную косметику, и имя его основателя, прославленного модельера. – Пер.),

и более личные снимки, где Ман Рэй дает полную волю своей фантазии. Но что бы он ни делал, Ли всегда выглядит величественной и строгой и этим часто напоминает женщин с великих итальянских картин эпохи Возрождения или, в крайнем случае, античные статуи. В очень эротичных снимках он изучает больше шею Ли, чем ее лицо. Ман Рэй верен своему методу зауживать кадр, а затем после съемки регулировать его размер и, сосредоточившись на шее, воспроизводит ее с такой точностью, которая заставляет вспомнить статуи Микеланджело, изображающие молодых людей. То же напряжение нервов и мускулов, и точно так же сексуальность модели ярко проявлена, а внешне она выглядит мужчиной и женщиной одновременно (это благоприятствует двусмысленным фантазиям Мана Рэя). Он виртуоз в повторном кадрировании, но сокращение первоначального пространства очень хорошо показывает, что именно он намерен выразить. Кстати, по поводу этой серии снимков, посвященных шее Ли, можно вспомнить рассказ самой Ли Миллер. В этом рассказе речь идет об их странном совместном ритуале. Однажды Ман Рэй даже после повторного кадрирования остался недоволен своим снимком и выбросил негатив в корзину для бумаг. Ли забрала негатив оттуда и решила переработать его по-своему. Она сделала с него новый снимок, который скадрировала заново и подписала своим именем. Ман Рэй, очень недовольный тем, что она прикоснулась к его фотографии, хотя бы и выброшенной им самим, выгнал Ли из своей студии. Через несколько часов она вернулась и увидела там тот же снимок (ее снимок?), приколотый кнопками к стене. На нем было изменение – всего одно, но значительное: Ман Рэй перерезал горло – ее горло – на снимке и обрызгал надрез красными чернилами. После этой переделки снимок стал произведением искусства, которое автор признал хорошим и отправил куда-то, но куда – неизвестно. Иногда он обрабатывал снимок так, чтобы сделать контуры расплывчатыми. Получалась дымка, которая придавала изображению художественность, освобождала изучаемый предмет и перемещала его в миры, очертания которых пока трудно разглядеть. Короткие волосы Ли, уложенные волнами с помощью зубчатых заколок, и упругость напряженной, но несоразмерно увеличенной шеи придают ее лицу тот легкий блеск, который может быть признаком головокружения. Точно так же пара Миллер-Рэй, работая под сильным взаимным влиянием, эротическим и творческим, сумела случайно создать революционные технические приемы. Так, например, была открыта знаменитая соляризация. Ее открыла Ли Миллер, а Ман Рэй сразу увидел, как много пользы это непредвиденное открытие может принести его искусству. Ли Миллер в своих мемуарах рассказывает об этом событии так: «Что-то влезло мне на ногу в темной фотолаборатории. Я громко закричала и включила свет. Я так никогда и не узнала, что это было – мышь или что-то другое. И тут я поняла, что пленка целиком оказалась на свету. В бачке для проявления лежали примерно двенадцать негативов – снимки обнаженной натуры, еще почти непроявленные. Ман Рэй схватил их, окунул в закрепитель и осмотрел. Он даже не дал себе труда выругать меня, так я была подавлена. Неэкспонированные участки негатива, а именно задний план, были засвечены этой внезапной вспышкой и прекрасно окружали контуры мертвенно-бледного обнаженного тела. Но фон и изображение не сочетались: оставалась линия, которую он назвал «соляризация»

[123]

. Ли Миллер всегда приписывала это открытие себе. Этим капризом она хотела показать, что Ман Рэй тиранит ее, желая остаться хозяином положения. А ведь во многих отношениях Ли стала учительницей своего учителя. В быстроте ума и интуиции она превосходила его. Ее глаз был натренирован с детства, и потому она точно попадала в цель. Ее царственный портрет, который Ман Рэй создал в 1930 году в знак благодарности за открытие, поражает правдивостью и одновременно состраданием. Эффекты соляризации выделяют ее профиль, подчеркивая человечность и душевное смятение. Кажется, что она нарисована рукой художника. Черты лица смягчены, поза выражает почти тревожное ожидание. Это один из самых красивых портретов Ли, и он очень далек от ее торжественных или холодных портретов, которые Ман Рэй создавал раньше. Далек и от интерпретаций Кокто, который нанял ее играть в «Крови поэта». Ман Рэй не совсем доволен тем, что она участвует в фильме Кокто. Он не любит всех своих соперников по кино: он сам снял с Кики много фильмов в духе сюрреализма. Однажды вечером в «Быке на крыше» Кокто подошел к столику, за которым сидели Ман Рэй и Ли Миллер, и заявил, что ему нужен кто-нибудь, кто завтра прошел бы пробу. Ли поднимается на сцену. Кокто совершенно не имел доступа в очень закрытый клуб сюрреалистов, и его ненавидел Бретон, несомненно по причинам, связанным с гомофобией.