Легендарные разведчики - 2

— Однажды мы встречались с Абелем в другом городе, не в Нью-Йорке. Я хорошо проверился, мы поговорили на общие темы, и я передал ему письма от жены и от дочки Эвелины. Марк замялся, хотел раскрыть, но что-то засомневался. Я успокоил, все в порядке, обстановка вокруг нормальная. Он читает, убрал его, и смотрю — лицо у Марка краснеет, задумался глубоко, по щеке капельки слез. Видно, чем-то расстроился. Больше никогда не видел, чтобы он давал волю нервам, ни до этого, ни после. Слезинка у нелегала — небывало. И тут я проявил бестактность, осведомился, не случилось ли чего печального. А он мне: «Что ты! Совсем наоборот. Но я очень скучаю. Расчувствовался. Мне снятся мои, родина. Знаешь, я все время один, совсем один. Очень тоскую по дому». И тут Абель попросил меня узнать, нельзя ли устроить так, чтобы встретиться с женой. Я спросил, а как ему это видится. Он подсказал, что его жену могут принять на работу, допустим, в наше представительство в ООН, посмотрю на нее хоть издали, как она идет. Я понимал, что дело это очень сложное, вряд ли кто способен устоять, увидеть жену и не подойти. И надо ли вообще предпринимать попытки для таких вот личных встреч. Я задумался: сначала он, бедняга, посмотрит на жену, потом мы устроим ему встречу с выездом на конспиративную квартиру, и где-нибудь нас тут могут и прихватить — вдруг неприятности? Видимо, об этом же подумал и Абель. И сказал тихо: «Как бы мне на нее посмотреть хотя бы издали… Остальное — несбыточно, приходят, лезут в голову иногда такие мысли. Не обижайся, желание вполне понятное». Подобные случаи, предложения, просьбы, я узнал позже, много позже, бывали и у других нелегалов, надолго от родины, от семей отлученных. Так что в принципе удивительного здесь ничего не было. А Марк попросил купить жене, арфистке, музыкальный инструмент. Вот так…

— Такая была любовь?

— И любовь, и тоска — все вместе. Не уверен, но когда Юлиан Семенов описывал в своем сценарии «Семнадцати мгновений весны» встречу Штирлица с женой в маленьком ресторанчике, он, наверное, все же намекал и на то несостоявшееся свидание, о котором упоминал я. Может, слышал и об этом случае с Абелем.

— Говорят, эту сцену придумала режиссер Татьяна Лиознова прямо во время съемок фильма. В книге и в сценарии ее нет. А где вы об этом писали? В какой-нибудь книге? В воспоминаниях?

— В своих отчетах в Центр. Возможно. Но Семенов был допущен к архивам. Похоже, читал, может, рассказал режиссеру. Получилось очень правдоподобно. А я романов не сочиняю, а стихи… Некоторые посвятил Абелю, Моррису и Лоне Коэн.

— Не прочтете?

— Мы как-то встретились на одиноком пустынном берегу океана. Обсудили всевозможные наши вопросы, и я смотрю, Марк словно окаменел, взобрался на камень и стоял, словно памятник, как статуя, всматривался в океан. Молчал долго. Я не решался заговорить с ним, он задумался, ушел в свои мысли. Подождал, и Марк спустился со скалы, подошел, вздохнул: «Знаешь, а там, за океаном, мой дом». И снова мы долго молчали. Чувства глубокие, говорить сложно. Подобное испытывает каждый разведчик — тоска по семье, по родине. И со мной тоже случалось. Я к тому времени уже несколько лет работал в Нью-Йорке. Как я все это понимал. Эти мои стихи я посвятил Абелю, той нашей встрече. Преподнес ему в 1963 году к нашему празднику, 20 декабря, когда он уже вернулся из тюрьмы. Вот отрывочек:

Я стою на краю синевы океанаИ любуюсь его необъятной красой…Отпусти же меня,

Ты,Земля, окаянная,Дай забыться, глаза напоить бирюзой.

Ощутить, как меняются блики и краски, Шум и буханье волн и спокойствия миг, И побыть одному хоть минутку без маски, Неизбежной, не нашей, к которой привык… Я здесь нужен. Работе обучен, натаскан, И об этом мечтал еще дома юнцом…

И я снова надел ненавистную маску,Как хоккейный вратарь,Защищая лицо.

Мне очень не хотелось бы, чтобы наши чувства показались вам наигранной банальностью. Нервы, напряжение, отрыв от родного. Любой разведчик постоянно рискует. Нелегал рискует вдвойне. Все это изматывает, иссушает. И у многих, как у Абеля, долгое одиночество.