Легендарные разведчики-3

Наверняка поддерживала его и любящая жена Вероника. Светские дамы бывают холодны к пришельцам с Востока. Но Вероника Маклин была и мила, и приветлива, и остроумна. О чем рассказать этим русским? Конечно, о князе Юсупове, которого принимала еще до войны в отцовском доме. Она расспрашивала, правда ли, что это он покончил с Григорием Распутиным. Князь улыбался, предлагал перейти к более веселой теме. Тогда в разговор вмешался отец Вероники: хватит. И все заговорили о погоде. Еще бы, ведь отец был не только добрым папой, но и 16-м лордом Лаватом, советником короля.

Очень мне хотелось спросить милейшую Веронику Маклин, в курсе ли она, что Юсупов с великим князем Дмитрием и депутатом-монархистом Пуришкевичем прикончили Распутина по наущению британской разведки. Но спрашивать об этом в доме разведчика, ставшего прототипом агента 007, не решился.

Джеймс Бонд или не Джеймс Бонд, но дипломат Маклин работал в СССР на британскую разведку. И тем не менее привязанность его к нашей стране на склоне бурных лет показалась искренней. Не превратился он в русофоба. Делал свое дело, однако сохранил уважение к тем, с кем соперничал. Разведчик высочайшего полета превзошел вымышленного Джеймса Бонда.

Разведчиком он и остался. Но для нас, русских, против которых работал, все же и шпионом тоже. Именно шпионом, а не каким-то шпионишкой-спуком.

В ТЕННИС СО ШПИОНОМ

Это может случиться с каждым. Особенно с работающим за границей. Случилось и со мной. Человек, которого я знал лет пять, оказался английским шпионом.

Даже среди выхоленных дипломатов посольства СССР в Париже он отличался особой элегантностью. Всегда в модном костюме, казалось, только что умелыми руками выглаженном. Ботинки обязательно до блеска начищены. Спортивная фигура скрывала груз наваливающегося полтинника. Да и держал он себя в потрясающей форме, регулярно выкраивая время, несмотря на многотрудные (и никто даже не мог представить, насколько разнообразные) обязанности, на любимый теннис.

Игроком был классным. Уверенная подача, что редко бывает у любителей, легкие передвижения по корту. Удары не слишком сильные, зато обводящие, летящие точно в цель, им заранее намеченную. С таким «ватником», как я, ему и делать было нечего. Но он терпеливо встречал не равное ему по классу теннисное присутствие и в знак джентльменства, как это принято у хороших игроков, с незаметной деликатностью позволял брать по гейму в сете, чтобы уж совсем не гвоздить позорным сухим счетом.

Когда в Париж приехал наш общий друг по теннису с капризной молодой женой и двумя маленькими детьми, тогда еще не обремененный высокими постами, он тактично разделил наши обязанности. Сам встречал, провожал в аэропорт, гоняя туда со своими дипломатическими номерами. Заказал гостиницу, сбросив на меня лишь мелкие повседневные заботы о товарище.

В нашей колонии он был не то что любим, но уж точно уважаем. Ни с кем ни панибратства, ни общих, что тоже сближает, застолий. Ровные отношения, взвешенный взгляд на происходящее в СССР в эпоху слома и перемен. Лишь однажды после партийного собрания, которое в целях глубочайшей и известной всему миру конспирации называлось профсоюзным, подошел ко мне с искренним рукопожатием. Понравилось, что я предложил не бежать впереди паровоза, отдавая симпатии и голоса бывшему секретарю Свердловского обкома товарищу Ельцину, известному тогда разве что сносом исторического дома Ипатьева, куда поместили до уничтожения семью императора Николая II.

А он, когда многие загранслужащие в знак вдруг проснувшегося протеста выходили из КПСС, вообще высказался за строгую партийную линию. Да, явный ортодокс.

Был образцовым семьянином. Жена, две дочери. Супруга работала. Причем не где-нибудь, а в посольстве. И, как говорили, на весьма ответственном участке, скрытом от посторонних глаз непроницаемой для прослушки и наблюдения специальной защитой. Тоже была проста в общении, всегда заботливо осведомлялась о здоровье моего маленького часто болевшего сына и давала советы.

Посольская школа гордилась его детьми. Старшая училась блестяще, собиралась поступать или уже поступила, конечно, в институт, где готовят таких же дипломатов, как ее отец.

Впрочем, в замкнутом, годами складывавшемся коллективе всем (или почти всем) всё (или почти всё) друг о друге известно. Я не очень-то верю работавшим под посольским прикрытием разведчикам, будто никто из коллег не подозревал о главной цели их пребывания в зарубежье. В небольшой, закрытой и постоянно вынужденной общаться между собой группе посольских многое тайное невольно вылезает наружу. Лишнее слово, жест, личная просьба сослуживца, иногда кажущаяся далекому от дел разведки необычной, настораживает. Направляет мысли в определенное русло. Та же замкнутость белки в колесе порой невольно заставляет кому-то довериться, что-то рассказать, поделиться необычной новостью, подчас предназначенной только для сугубо внутреннего пользования.