Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец

Василий едва не выронил чашу из руки, так поразило его это воспоминание. Так и есть, лик неведомой девицы, во время гадания возникший на воде в кадушке, был ликом дочери Феофилакта!

«Вот она, судьба! – подумал Василий и ощутил в себе непреодолимую робость. – От нее, видать, не уйдешь. А я-то, дурень, не верил мельничихе!»

Василий с невольной пристальностью принялся изучать лицо юной гречанки, словно старался отыскать в ее чертах хоть один изъян, но изъяна не было ни малейшего. Дочь Феофилакта была божественно прекрасна, как и ее мать.

Ощутив на себе долгий пристальный взгляд русича, девушка несколько раз улыбнулась ему.

Успехи Василия в изучении греческого уже позволяли ему многое понимать из того, что говорилось за столом, хотя он сам в разговор не вступал. Постепенно Василий разобрался, как зовут по именам всех приглашенных на это застолье, не считая тех, с кем он был знаком раньше. Дочь Феофилакта звали Доминикой, а его супругу – Анастасией.

Евпраксия ревниво поглядывала на Василия и даже запустила в него винной ягодой, когда ее муж увлекся беседой с градоначальником. Василий улыбнулся Евпраксии, но улыбка у него получилась натянутая.

Архилох безобразно напился, его с помощью слуг выдворили из пиршественного зала.

Когда за окнами сгустились зимние сумерки, Василий попрощался с Феофилактом и его супругой, сказав, что ему завтра с утра заступать в караул.

На темной улице Василия догнала карета.

Возница окликнул его и остановил мулов. Дверца открылась, из мрака крытого возка показался бледный овал женского лица – Евпраксия!

– Василий, садись! – негромко, но властно произнесла матрона.

Новгородец повиновался.

Дверца захлопнулась. Возница пустил мулов неторопливым шагом.

В карету долетал цокот копыт по каменной мостовой. Двое в возке молчали несколько долгих мгновений, словно оглушенные обступившим их мраком.

Наконец Василий спросил:

– Где твой супруг, Евпраксия?

– Остался у Феофилакта, соблазнившись одной из его рабынь. Меня он отправил домой. – Евпраксия была слегка раздражена, это слышалось в ее голосе.

Василий отыскал в темноте руку молодой женщины; она с готовностью ее отдала.

– Евпраксия! – прошептал Василий. – Милая моя, Евпраксия! Я несчастный человек!

– Я тоже несчастна, – отозвалась гречанка, – уже давно. Но, как видишь, живу и даже неплохо выгляжу.

– Ты несчастна? – изумился Василий. – В чем же твое несчастье?

Евпраксия помедлила с ответом, потом сказала:

– Ты довольно быстро овладел греческим, Василий. Как тебе это удалось?

– Я уже изучал греческий в детстве, – ответил новгородец, – затем я его забыл. Теперь вот вспоминаю вновь.

– Тебе понравилась Доминика?

– Да.

– Я так и поняла, – вздохнула Евпраксия.

Этот печальный вздох и то, что она сразу же отняла у Василия свою руку, пробудили в сердце новгородца глубокую жалость к этой женщине. Ему захотелось утешить ее, как-то развеселить, ведь Евпраксия с первого дня знакомства была так добра к нему. Между ними сразу же установились приятельские отношения, которые могли бы запросто перейти в любовную связь, если бы подвернулся случай. В том, что прекрасная Евпраксия неравнодушна к нему, Василий был уверен.

В порыве откровенности Василий, сбиваясь и с трудом подбирая нужные слова, стал рассказывать матроне про свое гадание у волховицы.

Евпраксия слушала его, не перебивая.

Тусклый лунный луч, то и дело пробиваясь сквозь стеклянное оконце, озарял ненадолго ее задумчивое лицо.

Закончив свой рассказ, Василий опять взял Евпраксию за руку.

– Ты мне веришь? – тихо спросил он.

И получил вместо ответа страстный поцелуй в уста.

Они долго целовались, сжимая друг друга в объятиях, похожие на два стремительных потока, слившихся воедино.

Когда Евпраксия, обнажив свои полные белые ноги, забралась на колени к Василию, он вдруг озабоченно спросил ее:

– Куда мы едем? Мне надо к Влахернской церкви.

– Ах, нашел о чем беспокоиться! – с притворным негодованием прошептала гречанка. – Мой возница знает, куда ехать.

Одинокая карета, проехав по Псамафийской улице до конца, повернула к площади Быка, а потом выехала на широкую Месу, затем миновала Амастрианскую площадь и по улице Константина Великого выехала к Золотым воротам. Сделав гигантский круг по спящей столице, возок выехал на площадь Августеон и остановился.

Возница решил дать мулам передышку.

Из кареты доносились то частые мужские вздохи, то протяжные женские стоны. Тем, кто в ней находился, явно не сиделось спокойно, судя по тем толчкам, которые сотрясали тонкие стенки кареты.

Заметив на площади отряд топотеритов, ночных стражей, обходивших спящий город, возница погнал мулов дальше. Он был предан своей госпоже, поэтому не хотел, чтобы кто-то из воинов опознал ее возок в столь поздний час.

В карете между тем водворилась тишина.

Через некоторое время дверца приоткрылась и властный голос Евпраксии приказал вознице ехать к Влахернской церкви.

Откормленные мулы быстро домчали карету до нужного места.