Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец

– Зачем? – Василисса удивленно посмотрела на супруга. – Не проще ли пригласить Конрада к нам во дворец?

– Так надо, моя птичка. – Мануил постарался улыбнуться.

– Ты что-то замышляешь, Божественный, – прищурив глаза, медленно промолвила василисса.

На ее юном миловидном лице стал заметен оттенок проницательной задумчивости, к которой она была так предрасположена в часы уединения.

Мануил с сожалением отметил про себя, что Берта уже не столь наивна, какой она была еще год назад. В ней проклюнулись зачатки умной женщины с трезвым взглядом на жизнь и холодным безразличием к мужскому полу.

Женщин, отвергающих плотские утехи, Мануил считал особенно опасными, ведь они считают мужчин ниже себя и даже готовы бороться с ними, как со вселенским злом.

– Так, ты напишешь письмо Конраду, моя дорогая? – спросил Мануил, стараясь придать своему голосу нежные оттенки.

– И не подумаю, – спокойно ответила василисса, вновь склоняясь над своими склянками.

Мануил сидел напротив жены с каменным лицом.

Он не любил о чем-то просить, он привык повелевать! Однако рычать на эту белокурую немку, его жену, когда под стенами Константинополя стоят отряды короля Конрада, ее воинственного родственника, было не просто глупо, но и опасно. Василевс не знал, что ему делать.

– Ты же не идешь мне навстречу, а почему я должна? – с обидой в голосе заметила василисса.

– В чем же я отказал тебе, моя радость? – спросил василевс.

– Помнишь, я просила тебя показать мне того русича, не пожелавшего стать евнухом, – напомнила василисса, – но ты, Божественный, отказал мне в этом. Причем грубо отказал!

– Чем интересен тебе этот грубый варвар? – поморщился Мануил. – Между прочим, этот русич убил твоего спальничего Волумниана.

– Я знаю, – спокойно сказала василисса. – Кажется, этого варвара зовут Василий, так?

– Да, – хмуро ответил Мануил.

– Я хочу его увидеть.

– Сначала напиши письмо Конраду, дорогая.

– Сначала покажи мне варвара, дорогой, а потом поговорим о письме.

Упрямство жены вывело Мануила из себя. Он ничего не ответил и вышел из покоев василиссы.

* * *

Ромейские послы, вернувшиеся от Конрада, сообщили василевсу, что сила у германского короля немалая. Одной только конницы не меньше четырех тысяч. Послы сказали также Мануилу, что Конрад недоволен нерадушным приемом повелителя ромеев.

– Король просил передать тебе, Божественный: если ты ему друг, тогда открой ворота Константинополя, а если недруг, то Конрад оставляет за собой право действовать по своему усмотрению, – сказал в заключение старший посол.

Вскоре стало ясно, что слова Конрада не расходятся с делом.

Крестоносцы принялись грабить предместья великого города, беспощадному погрому подвергся загородный дворец императора.

Мануил, скрепя сердце, известил Конрада, что он согласен впустить его в столицу с небольшой свитой.

«Недоверие порождает ответное недоверие, – ответил на это Конрад. – Я войду в Константинополь только в сопровождении двух тысяч своих рыцарей и всей королевской свиты».

Мануил собрал на совет своих вельмож и военачальников.

– Конрад диктует мне условия, – сказал василевс. – На данное время мы еще можем помериться силой с немцами, но с приходом французских рыцарей рати крестоносцев будут нам не по зубам. Что будем делать?

Первым взял слово логофет дрома:

– Дабы выиграть в большом, надо уступить в малом, повелитель. Лучше впустить в столицу Конрада и его свиту, но при условии, что в тот же день немецкое войско начнет переправляться через Боспор в Азию. Пусть наши боевые корабли ушли в плавание, но у нас много и грузовых судов.

Василевс одобрительно кивнул, ему понравились мысли логофета.

Военачальники же советовали Мануилу не пугаться угроз Конрада и приближающихся французских крестоносцев, поскольку стены Константинополя неодолимы ни со стороны суши, ни со стороны моря. Гарнизон столицы достаточно многочисленен, чтобы успешно обороняться от любого вражеского войска.

Все прочие советники панически боялись крестоносцев и единодушно стояли на том, что их нельзя впускать в Константинополь. Это единодушие высших сановников Империи вынудило василевса быть неуступчивым в переговорах с Конрадом. Мануил решил не впускать в столицу германского короля.

Мануил распустил совет, сказав, что вечером он все обдумает еще раз в одиночестве и утром следующего дня объявит приближенным свою волю.

Когда последние звуки затихли, затерялись в дальних залах и переходах огромного дворца, когда стихли за дверью шаркающие шаги евнухов и топот сапог сменившегося караула, василевс остался один в своей просторной опочивальне, освещенной пламенем светильника.

Этот огонек будто магнитом притягивал к себе взгляд василевса. Среди холодной темноты, притаившейся по углам, среди беззвучия и неподвижности этот язычок пламени казался неким средоточием тепла и света, средоточием жизни.

Мануил покинул ложе и босиком приблизился к подставке, на которой стоял светильник. Он был наполнен превосходным оливковым маслом, поэтому не чадил и горел ровным ярким пламенем.