Легендо

– Она, можно сказать, оставила меня с цирком.

– Ты имеешь в виду Караваль?

– В то время это был не Караваль, а просто бездарная горстка исполнителей, которые жили в палатках и кочевали по всему континенту. Людям нравится говорить, что моя мать сделала то, что считала для меня лучшим, но отец оказался куда честнее. Он любил выпить и однажды вечером без обиняков объяснил мне, что она за женщина.

– Она была…

– Я знаю, о чем ты думаешь, но нет. Хотя я бы уважал ее куда больше, будь она блудницей. Мой отец сказал, что она переспала с ним только для того, чтобы украсть кое-что, найденное им во время путешествий. Они провели вместе одну ночь, а потом она вернулась вскоре после моего рождения, чтобы вручить отцу, да еще и написала письмо его жене, в котором обо всем рассказала и добилась тем самым, что меня по-настоящему так и не приняли в семью.

Телла представила себе молодого Данте, с нескладными руками и ногами и темными волосами, скрывающими таящуюся в глазах боль.

– Не нужно меня жалеть. – Данте крепче обнял Теллу за талию и, прижавшись губами к чувствительному местечку возле ее уха, добавил: – Будь моя мать добрее или лучше, я и сам мог бы стать хорошим парнем, а все знают, как это скучно.

– Да и я не сидела бы сейчас здесь с тобой, будь ты хорошим парнем, – отозвалась Телла, мысленно примеряя это слово к Данте.

«Хорошим» люди обычно называли свой ночной сон или хлеб, только что вынутый из печи. Но Данте был больше похож на огонь, и никому и в голову не пришло бы счесть хорошим пламя. Пламя может разгореться очень жарко, превратиться в пожар. Детей предостерегают от игр с огнем.

И все же на этот раз Телла не предприняла попытки отстраниться от Данте. Прежде она всегда считала нелепой самую идею о том, чтобы девушка подарила свое сердце юноше, ведь тем самым она давала ему власть над собой, способную уничтожить ее. Время от времени Телла миловалась с молодыми людьми, но ни одному не удавалось затронуть струн ее души. Хотя она не собиралась вручать своего сердца Данте, начала понимать, как можно незаметно для самой себя лишиться его. Иногда одного взгляда или редкого момента уязвимости, подобного тому, которым Данте только что с ней поделился, было достаточно, чтобы украсть частицу сердца.

Телла выгнула шею, чтобы посмотреть на него снизу вверх, и отметила, что небо изменилось: его исполосовали потрепанные тучи, при виде которых казалось, что ночь медленно отступает. Вместо того чтобы двигаться вперед, небеса, как представлялось, смещались в обратную сторону, к закату, к тому времени, когда еще не взошли звезды-шпионы, и Данте с Теллой могли находиться в проклятом саду, не опасаясь их внимательных очей.

– Получается, – осторожно проговорила она, – это твой способ сообщить мне, что ты злодей?

Он мрачно усмехнулся в ответ.

– Ну, героем меня определенно назвать нельзя.

– Это мне и так известно, – подхватила Телла. – История моя, следовательно, мне и быть в ней героем, точнее, героиней.

Уголки его губ поползли вверх, а глаза заискрились, стали такими же горячими, как и палец, которым он провел по ее подбородку.

– Если ты героиня, то я тогда кто?

Его палец медленно переместился на ключицу, и в груди Теллы разлился жар. Подходящий момент, чтобы отстраниться, но она этого не сделала, а лишь произнесла с вызовом в голосе:

– Я пока и сама не знаю.

– Хочешь, помогу разобраться?

Рука Данте переместилась ей на бедро, и от этого прикосновения у нее сбилось дыхание.

– Не нужна мне твоя помощь… Мне нужен ты сам.

Глаза Данте вспыхнули пламенем, и он накрыл ее рот своим.

Это было совсем не похоже на пьяные поцелуи, которыми они обменивались на лесной подстилке. То была грубая смесь похоти и жажды сиюминутных развлечений. Нынешний поцелуй напоминал признание, жестокое, грубое и честное, какими редко бывают поцелуи. Данте не пытался соблазнить ее; он лишь убеждал, как мало значит добродетель, потому что то, что вытворяли его руки, никак нельзя было назвать нравственным. Все же каждое прикосновение его губ было сладким. Там, где другие требовали, Данте просил; он медленно водил губами по ее губам, умоляя впустить его и, наконец, скользнул языком к ней в рот, одновременно притянув ее к себе на колени.

Похоже, тут не обошлось без чар фонтана, потому что Телла вообразила, что к тому времени, как поцелуй закончится, она позабудет всех остальных молодых людей, которые когда-либо прикасались к ее губам.

Губы Данте переместились к ее подбородку. Нащупав шнурок, который сам же и обвязал вокруг ее талии, он переплел их с Теллой пальцы и притянул ее ближе, пока они не слились в объятии столь тесном, что стали казаться единым существом, у которого общие руки, губы и одна на двоих кожа.