Легенды Бенсонс-Вэлли

Вот уже судьи с флажками проехали через нетерпеливую толпу. За ними следовала первая группа гонщиков⁴, промчавшаяся в строгом порядке, держа дистанцию. Яркость их костюмов и форма построения напоминали стаю птиц. Зрители махали руками, шляпами, восторженно кричали. Старый Билл Грин сидел на тележке как каменный, с вожжами в левой руке, и только голова его медленно поворачивалась вслед за проносящимися велосипедистами.

Алан Грин, в знак уважения к его победам на местных гонках, был включен в довольно трудный разряд «двадцатиминутных».

— Алан скоро будет здесь! — крикнул кто-то из зрителей.

— Не будь идиотом, — заметил Эрни Лайл, — еще не прошли даже тридцатиминутники.

— Нет, прошли! А он должен их обогнать!

Промчались новые гонщики, и спор болельщиков готов был перейти в потасовку. Но старик Билл, казалось, ничего не замечал, его глаза были прикованы к улице. Конечно, нелегкое дело разглядеть лицо гонщика в группе, несущейся со скоростью тридцать миль в час, даже если вы хорошо его знаете. Должно быть, Алан промчался через родной город, как вихрь, и никто так и не заметил его…

Впрочем, некоторые всезнайки утверждали, что видели его среди гонщиков. Один из них подошел к Биллу Грину и спросил:

— Вы не видели своего Алана? Он ведь, кажется, из пятиминутников. Но, должно быть, поотстал.

Старый Билл поднял правую руку, сбил шляпу на левое ухо и в первый раз за весь день проговорил:

— Ну не чертово ли наваждение!

Минут через пять подбежал старший сын Гундосого Коннорса, веснушчатый пятнадцатилетний парнишка. Тяжело дыша, он объявил:

— Мистер Грин! Я видел Алана. Он догнал тридцатиминутников. Видел своими глазами!

Рука Билла снова потянулась к шляпе, по остановилась в воздухе с растопыренными пальцами. Он повторил свою фразу, и в голосе его послышалось необычное волнение.

Вот уже проехали последние группы велосипедистов и те из местных, кто увязался за ними просто для удовольствия. Мужская часть обитателей города двинулась в привычном направлении — к одному из трактиров, расположенных на Мэйн-стрит. Надо было послушать, что передают о гонках по радио, и подождать возвращения гонщиков.

Старый Билл сидел в тележке, положив подбородок на скрещенные руки. Он не отзывался на приветствия и на приглашения выпить кружечку. Казалось, он уснул, но голова его изредка приподымалась, как будто он хотел уловить через открытую дверь трактира голос диктора, заглушаемый шумом и гулом посетителей, толпящихся в баре. Вскоре пошел дождь, но Билл и не подумал искать укрытия.

Время уже клонилось к вечеру, когда группы людей стали собираться на верандах трактиров. Велосипедисты приближались, вот уже появились на улице первые из них, измученные, забрызганные грязью.

— Об Алане ни слуху ни духу, — сказал Дарки Эрни Лайлу. — По радио диктор не назвал его ни разу…

На бешеной скорости промчались стартовые судьи, за ними на довольно большой дистанции проехало еще несколько групп гонщиков. Вид у них был усталый. Зрители понемногу стали расходиться — кто направился домой, кто опять в бар. Некоторые подходили к Биллу и выражали ему сочувствие, но он не отвечал.

— Должно быть, у него был прокол или он слегка шлепнулся. В другой раз ему больше повезет, — резюмировал Эрни Лайл и скрылся в дверях бара.

Старый Билл Грин молчал.

Ранние зимние сумерки окутали долину, а он все еще сидел на своей тележке и неотступно глядел на улицу, по которой изредка еще проносились в направлении Мельбурна отставшие велосипедисты.

Наконец, когда ночь уже готова была опуститься на город и над тележкой Билла Грина зажегся уличный фонарь, разбросав блики света по бидонам из-под молока, старый Билл увидел, как одинокий велосипедист, весь в поту, с головы до ног облепленный грязью, с окровавленной правой ногой, подошел к подъезду Гранд-отеля, ведя за руль велосипед, беспомощно вихляющий передним колесом. Переведя машину через кювет, человек двинулся к входу в бар. Он привычным движением прислонил велосипед к стене и направился к дверям бара.

Старый Билл внимательно следил за сыном, их глаза встретились. Старик поднял большую, натруженную руку, словно хотел закрыть лицо, склонил голову и пробормотал:

— Ну не чертово ли наваждение!

Потом он дернул вожжами, и старый конь тихо тронулся, увлекая тележку с бидонами в сгущающуюся темноту.

Алан Грин поглядел вслед отцу, пожал плечами и вошел в бар. Он удивился бы, если бы понял, что отец хотел ему сказать:

«Теперь я позволю тебе тренироваться сколько захочешь, и в будущем году ты придешь первым».

Новый полицейский

Сержант Стерлинг, новый полицейский городка Бенсонс-Вэлли, приступил к исполнению своих обязанностей в пятницу. Дело было летом.