Легенды и мифы Древнего Востока

Гуруши («молодцы») и нгеме («рабыни»), сведенные в рабочие отряды, трудились круглый год от зари до зари. Только женщины запирались раз в месяц на время «нечистых дней», зато их стандартный паек был вдвое меньше, чем у мужчин — 0,75 л ячменя против положенных «молодцам» 1,5 л. Кроме ячменя работники и работницы получали чуть-чуть масла и шерсти. Что приходилось на долю детей, умалчивают даже тогдашние вездесущие документы, но по огромной детской смертности видно, что малыши питались теми крохами, которые отрывали их матери от своего скудного пайка. А ведь официально эти люди даже не считались рабами!

Квалифицированные рабочие питались немного лучше, однако в случае необходимости любой отряд могли перебросить в другой город на другую работу. Например, ткачих могли без всяких разговоров послать на разгрузку барж, медников — на бурлацкий труд. Да, если царь Шульги прикажет стать героем, у нас героем становится любой!

Такова была участь людей, лишенных своего хозяйства и низведенных до уровня рабов. Но в страдную пору даже немногие упрямцы, сохранившие собственные земельные наделы, направлялись на уборку государственного урожая. Что-то подсказывает мне, что битва за гибнущий урожай повторялась в царстве Шульги с регулярностью таковых битв в «стране победившего социализма». Кстати, несмотря на строжайший учет, контроль и перекрестную проверку, урожайность в годы правления Шульги снизилась по сравнению с урожайностью во времена Уруинимгины более чем вдвое! [81]

К тому же в государстве Шумера и Аккада постоянно не хватало рабочей силы. Гуруши и нгеме не имели семьи, а смертность среди них была очень высокой: отчет одного из надзирателей свидетельствует, что за год во вверенном ему отряде погибла почти треть женщин, а в другом отряде за месяц из 44 мужчин умерло 14. Убыль рабсилы возмещали за счет пленных, чему немало способствовали победоносные войны Шульги. Пленных сгоняли в специальные лагеря, где они подолгу жили в скученности и грязи — вероятно, в ожидании, пока чиновники заполнят на них многочисленные документы. Не дождавшись конца бюрократической волокиты, многие пленные гибли, что портило чиновникам отчетность и заставляло их переписывать таблички заново…

Словом, как констатирует Мариан Белицкий, после 48-летнего царствования Шульги «оставил после себя огромное, богатое, прекрасно организованное государство». Правда, писатель тут же мимоходом замечает, что империю Шульги то и дело сотрясали бунты и что (странная вещь!) товарообмен в те времена был несколько однообразен: все свозилось в Ниппур, но из Ниппура ничего не вывозилось. Причину такой аномалии угадать нетрудно: во-первых, Ниппур оставался религиозной столицей страны, а во-вторых, близ него находилась загородная резиденция царя, вернее, его ферма, где живой бог разводил для своего стола не только домашних, но и диких животных. Например, на царскую кухню регулярно поступало мясо молодых медведей, которых обожавший охоту царь убивал прямо на лужайке за своим домом.

Именно в Ниппуре — да еще в Уре, где Шульги возвел для себя и своего чиновничьего аппарата великолепный дворец Эхусарг, и находились тогдашние «закрома родины». Должно быть, все чиновники исступленно мечтали получить местечко в одной из двух столиц, а те, кому посчастливилось добиться такого места, всеми правдами и неправдами старались на нем удержаться. Думаю, как раз к этим счастливчикам и относятся растроганные слова Мариана Белицкого: «Шульги был окружен восторженным почитанием своего народа… Он открыл пути во все страны, принес народу богатство и благосостояние.

Энлиль, Инанна, весь огромный пантеон шумерских богов — далеко, Шульги же — рядом. И от этого создавалось ощущение уверенности в завтрашнем дне. Царь приносил своей стране реальное благо, был ее подлинным защитником и благодетелем».

Далее польский автор приводит полный текст гимна Шульги, который называет «замечательным литературным произведением». Я процитирую начало этого произведения (в переводе В. Афанасьевой):