Легенды о любви и дружбе

Лишь к Жалости согласною тропою Стремит их страх, которым я объят.

За кем идти, увы, не знаю я.

Хочу сказать, но, что сказать, не знаю. Так средь Любви мне суждено блуждать.

Когда ж со всеми мир я заключаю,

То вынужден я недруга призвать, Мадонну-Жалость, защитить меня.

Все, что мятежно в мыслях, умирает При виде вас, о чудо красоты.

Стою близ вас,— Любовь остерегает:

«Беги ее иль смерть познаешь ты».

И вот лицо цвет сердца отражает,

Опоры ищут бледные черты,

И даже камень словно бы взывает В великом страхе: «Гибнешь, гибнешь ты!..»

Да будет грех тому, кто в то мгновенье Смятенных чувств моих не оживит,

Кто не подаст мне знака одобренья,

Кто от насмешки злой не защитит,

Которой вы, мадонна, отвечали Моим очам, что смерти возжелали.

* * *

Не раз теперь средь дум моих встает То тяжкое, чем мне Любовь бывает,

И горько мне становится — и вот Я говорю: увы! кто так страдает?

Едва Любовь осаду поведет,

Смятенно жизнь из тела убегает;

Один лишь дух крепится, но и тот Со мной затем, что мысль о вас спасает.

В тот миг борюсь, хочу себе помочь И, мертвенный, бессильный от страданья, Чтоб исцелиться, с вами встреч ищу;

Но лишь добьюсь желанного свиданья, Завидя вас, вновь сердцем трепещу,

И жизнь из жил опять уходит прочь.

Так длительно Любовь меня томила И подчиняла властности своей,

Что как в былом я трепетал пред ней, Так ныне сердце сладость полонила.

Пусть гордый дух во мне она сломила, Пусть стали чувства робче и слабей,— Все ж на душе так сладостно моей, Что даже бледность мне чело покрыла.

Поистине любовь так правит мной,

Что вздохи повсеместно бьют тревогу И кличут на помогу

Мою мадонну, щит и панцирь мой:

Она спешит, и с ней — мое спасенье,

И подлинно чудесно то явленье.

Стефан Георге

ДАНТЕ И ПОЭМА О СОВРЕМЕННОСТИ

Когда, у врат Пресветлую узрев,

Я в трепете повергся и, сожженный, Провидел ночи горькие, мой друг,

С участьем глядя на меня, шептал.

Я за хвалу Пресветлой был осмеян.

Ведь людям безразлично испокон,

Что, бренные,— мы песни о любви Так замышляем, словно век пребудем.

Я, возмужав, изведал стыд страны, Опустошенной ложными вождями,

Постиг спасенья путь, пришел с помогой, Всем жертвуя, с погибелью сражался,

В награду был судим, ограблен, изгнан, Годами клянчил у чужих порогов, Подвластный лютым,— все они теперь Лишь безымянный прах, а я живу.

Когда мой бег прерывный, скорбь моя Над бедами, что навлекли мы сами,

Гнев, обращенный к низким, гнусным, дряблым, Излились бронзой,— многие, внимая,

Бежали в ужасе: хотя ничье Не ощутило сердце ни огня,

Ни когтя,— от Адидже и до Тибра Шумела слава нищего изгоя.

Но я ушел от мира, дол блаженных Увидел, хоры ангелов заслышал,

И это воплотил. Тогда решили:

Он одряхлел, впал в детство. О, глупцы!

Из печи взял я головню, раздул И создал Ад. Мне был потребен пламень,

Чтоб озарить бессмертную любовь И возвестить о солнце и о звездах.

Франческо Петрарка СОНЕТЫ

НА ЖИЗНЬ ЛАУРЫ

Мгновенья счастья на подъем ленивы, Когда зовет их алчный зов тоски;

Но чтоб уйти, мелькнув,— как тигр легки. Я сны ловить устал. Надежды лживы.

Скорей снега согреются, разливы Морей иссякнут, невод рыбаки В горах закинут,— там, где две реки, Евфрат и Тигр, влачат свои извивы

Из одного потока, Феб зайдет,—

Чем я покой найду, иль от врагини,

С которой ковы на меня кует

Амур, мой бог, дождуся благостыни.

И мед скупой — устам, огонь полыни Изведавшим,— не сладок, поздний мед!

Благословен день, месяц, лето, час И миг, когда мой взор те очи встретил! Благословен тот край, и дол тот светел, Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый раз Я ощутил, когда и не приметил,

Как глубоко пронзен стрелой, что метил Мне в сердце бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,

Какими оглашал я сон дубрав,

Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько слав Стяжали ей, певучие канцоны,—

Дум золотых о ней, единой, сплав!

* * *

Язвительны прекрасных глаз лучи. Пронзенному нет помощи целебной Ни за морем, ни в силе трав волшебной. Болящему от них — они ж врачи.

Кто скажет мне: «Довольно, замолчи!

Все об одной поет твой гимн хвалебный!» — Пусть не меня винит,— их зной враждебный, Что иссушил другой любви ключи.

Творите вы, глаза, непобедимым Оружие, что точит мой тиран,

И стонут все под игом нестерпимым.

Уж в пепл истлел пожар сердечных ран;

Что ж, день и ночь, лучом неотвратимым Вы жжете грудь? И петь вас — я ж избран.

Коль не любовь сей жар, какой недуг Меня знобит? Коль он — любовь, то что же Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, боже!..

Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..

На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?

Коль им пленен, напрасны стоны. То же,

Что в жизни смерть,— любовь. На боль похоже Блаженство. «Страсть», «страданье» — тот же звук.

Призвал ли я иль принял поневоле Чужую власть?.. Блуждает разум мой.

Я — утлый челн в стихийном произволе,

И кормщика над праздной нет кормой.

Чего хочу,— с самим собой в расколе,—

Не знаю. В зной — дрожу; горю — зимой.

* * *

Мне мира нет,— и брани не подъемлю.

Восторг и страх в груди, пожар и лед. Заоблачный стремлю в мечтах полет —

И падаю, низверженный, на землю.

Сжимая мир в объятьях,— сон объешлю.