Легенды о любви и дружбе

Мне бог любви коварный плен кует:

Ни узник я, ни вольный. Жду — убьет;

Но медлит он,— и вновь надежде внемлю.

Я зряч — без глаз; без языка — кричу.

Зову конец — и вновь молю: «Пощада!»

Кляну себя — и все же дни влачу.

Мой плач — мой смех. Ни жизни мне не надо, Ни гибели. Я мук своих — хочу...

И вот за пыл сердечный мой награда!

Прекрасная рука! Разжала ты И держишь сердце на ладони тесной.

Я на тебя гляжу, дивясь небесной Художнице столь строгой красоты.

Продолговато-нежные персты, Прозрачней перлов Индии чудесной, Вершители моей судьбины крестной,

Я вижу вас в сиянье наготы.

Я завладел ревнивою перчаткой!

Кто, победитель, лучший взял трофей? Хвала, Амур! А ныне ты ж украдкой

Фату похить иль облаком развей!.. Вотще! Настал конец услады краткой: Вернуть добычу должен лиходей.

* * *

Земная ль жила золото дала На эти две косы? С какого брега Принес Амур слепительного снега —

И теплой плотью снежность ожила?

Где розы взял ланит? Где удила Размерного речей сладчайших бега —

Уст жемчуг ровный? С неба ль мир и нега Безоблачно-прекрасного чела?

Любови бог! Кто, ангел сладкогласный,

Свой чрез тебя послал ей голос в дар?

Не дышит грудь, и день затмится ясный,

Когда поет царица звонких чар...

Какое солнце взор зажгло опасный,

Мне льющий в сердце льдистый хлад и жар

СОНЕТЫ НА СМЕРТЬ ЛАУРЫ

* * *

Повержен лавр зеленый. Столп мой струйный Обрушился. Дух обнищал и сир.

Чем он владел, вернуть не может мир От Индии до Мавра. В полдень знойный

Где тень найду, скиталец беспокойный?

Отраду где? Где сердца гордый мир?

Всё смерть взяла. Ни злато, ни сапфир,

Ни царский трон — мздой не были б достойной

За дар двойной былого. Рок постиг!

Что делать мне? Повить чело кручиной —

И так нести тягчайшее из иг.

Прекрасна жизнь — на вид. Но день единый,— Что долгих лет усильем ты воздвиг,—

Вдруг по ветру развеет паутиной.

* * *

Свой пламенник, прекрасней и ясней Окрестных звезд, в ней небо даровало На краткий срок земле; но ревновало Ее вернуть на родину огней.

Проснись, прозри! С невозвратимых дней Волшебное спадает покрывало.

Тому, что грудь мятежно волновало, Сказала «нет» она. Ты спорил с ней.

Благодари! То нежным умиленьем,

То строгостью она любовь звала Божественней расцвесть над вожделеньем.

Святых искусств достойные дела Глаголом гимн творит, краса — явленьем: Я сплел ей лавр, она меня спасла!

О чем так сладко плачет соловей И летний мрак живит волшебной силой?

По милой ли тоскует он своей?

По чадам ли? Ни милых нет, ни милой.

Всю ночь он будит грусть мою живей, Ответствуя один мечте унылой...

Так, вижу я: самих богинь сильней Царица Смерть! И тем грозит могилой!

О, как легко чарует нас обман!

Не верил я, чтоб тех очей светила,

Те солнца два живых, затмил туман,—

Но черная Земля их поглотила.

«Все тлен! — поет нам боль сердечных ран.— Все, чем бы жизнь тебя ни обольстила».

* * *

Ни ясных звезд блуждающие станы,

Ни полные на взморье паруса,

Ни с пестрым зверем темные леса,

Ни всадники в доспехах средь поляны,

Ни гости, с вестью про чужие страны,

Ни рифм любовных сладкая краса,

Ни милых жен поющих голоса

Во мгле садов, где шепчутся фонтаны,—

Ничто не тронет сердца моего.

Все погребло с собой мое светило,

Что сердцу было зеркалом всего.

Жизнь однозвучна. Зрелище уныло.

Лишь в смерти вновь увижу то, чего Мне б лучше б никогда не видеть было.

* * *

Преполовилась жизнь. Огней немного Еще под пеплом тлело. Не тяжел

Был жар полудней. Перед тем, как в дол Стремглав упасть, тропа стлалась отлого.

Утишилась сердечная тревога,

Страстей угомонился произвол,

И стал согласьем прежних чувств раскол.

Глядела не пугливо и не строго

Мне в очи милая. Была пора,

Когда сдружиться с Чистотой достоин Амур; и целомудренна игра

Двух любящих, и разговор спокоен.

Я счастлив был... Но на пути добра Нам Смерть предстала, как в железе воин.

И. А. Бунин ПРЕКРАСНЕЙШАЯ СОЛНЦА

— Смерть, где жало твое? Воспомним, что сказала Она, прекраснейшая солнца, возлюбленному своему, представ ему в ту самую ночь, когда предали Ее тело могиле: не плачь обо мне, ибо дни мои через смерть стали вечны; в горнем свете навсегда раскрылись мои вежды, что, казалось, навсегда смежились на смертном моем ложе...

— В лето господне тысяча триста двадцать седьмое синьор Франческо прибыл в город Авиньон в Провансе, в числе многих прочих, последовавших в изгнание за святейшим престолом. Через год же после того случилось, что он встретил на пути своей юной жизни донну Лауру и полюбил Ее великой любовью, приобщившей Ее к лику Беатриче и славнейших женщин мира. В тот год, в шестой день месяца апреля, в пятницу страстной недели, слушал он утреннюю службу в церкви Сэн-Клэр, в Авиньоне; и вот когда, отстояв службу, вышел из церкви на площадь, глядя на других выходящих, то увидел донну Лауру, дочь рыцаря Одибера, юную супругу синьора Уго, коего достойный, но обычный образ не удержался в памяти потомства.

Он увидел Ее в ту минуту, когда Она показалась в церковном портале.

¹ Так в тексте И. А. Бунина. На самом деле, видимо, речь идет о предыдущем годе. (Примеч. составителя.)