Легенды о проклятых. Безликий

Снова скитания и холод, я бежал обратно в лес. Меня искали. Загоняли, как животное, собаками, преследовали сутками, но не поймали, потому что мне повезло… Я счастливчик, мать их так, уже в который раз выжил в полном дерьме и наткнулся на отряд мятежников. Они приняли меня за своего, и я снова стал бродягой без имени и возраста. Война с турками разорила земли. Междоусобицы разразились с такой силой, что впору всем дружно повесится. Народ разделился на тех, кто готов присягнуть Османскому султану Сулейману и перейти в мусульманство, и на тех, кто до последнего бился с врагом. Мне было все равно на чьей я стороне, тем более мы бежали с родных земель, отряд пересек границу с Польскими княжествами, и я вместе с ними. Попутно мы обчищали деревни, разоренные и растерзанные бесконечными войнами уже на территории Речи Посполитой. Все верили, что в другой стране нас ждет и другая жизнь. Точнее, они верили, а я уже не верил ни во что, только в ненависть.

Мне называли Зверем. Я не щадил никого, во мне просыпалась нечеловеческая жестокость и жажда крови. Я мог драть противника голыми руками. Впрочем, никому не было до этого дела. Меня боялись и это льстило. Пусть боятся. Я люблю чувство превосходства, ведь мой отец князь, а кровь не вода, впрочем, когда я доберусь до него ему это не поможет. Он вернет мне все, что задолжал с процентами.

ГЛАВА 8. РЕЙН

 Я шел к цели. Медленно и упрямо. Я жаждал мести всем своим существом. Во всем что происходило я винил только его, Самуила Мокану. Это еще был тот возраст, когда я искал виноватых. Сейчас я прекрасно понимаю, что это мое нутро, моя черная душа. Из ребенка, который видел столько смерти не мог не вырасти моральный урод. А дальше я просто катился по наклонной в свою проклятую бездну, во мне жил мой личный персональный дьявол, а я «кормил» его новыми жертвами, кровью, цинизмом и развратом. Пока не встретил ее.

Мы ворвались в очередную горящую деревню в алчной жажде наживы. Ждали, когда солдаты двинутся дальше, оставив за собой горы трупов и наступали «второй волной». Возможно, мы были ничем не лучше их, хотя…иногда мы добивали самих солдат, обкрадывали дома, уводили скот. Бывало жители деревень, оставшиеся в живых, примыкали к нам, а иногда проклинали нас, а иногда…мы их убивали. Междоусобная война. Нет правых и виноватых. Условия диктует желание выжить, голод, жажда. Это сейчас снимают красивые фильмы о войне, пишут умные книги. Все это херня. Настоящая война - она уродлива, цинична, жестока. Всем нас***ть на благородство, патриотизм и остальной заумный бред, особенно когда брат убивает брата. Я же, всего лишь участник, мне плевать и на тех и на других, у меня свои цели, а мои дружки – это лишь способ выжить и достигнуть то, что я задумал. Я должен был дойти до Московского княжества. Один я не протяну, а с мятежниками преодолею больше половины пути. В любом случае я собирался их бросить при первой же возможности и, думаю, они об этом знали.

В этот раз мы понимали, что поживится нечем, все сгорело почти дотла. Переступая через обугленные трупы, мы прочесывали уцелевшие дома в поисках наживы, в лесу нас ждали голодные женщины и дети. Мы уже давно превратились в огромную коммуну голодранцев, типа семьи, иначе не выжили бы. Нас стало много, разношерстный народец любых национальностей.

Из десятка беженцев получился целый отряд: мародеров, преступников, беглых крепостных, шлюх и уродов.

Я не испытывал ни малейшего желания лазить по горящим избам, рискуя задохнуться или быть придавленным рухнувшим потолком или сгоревшими балками. Здесь нечего ловить, разве что мышей и крыс, которые сновали под ногами, покидая свои убежища или пожирали мертвецов, как и слетевшееся воронье.

Неожиданно в одном из домов разбилось стекло, осколки попадали к моим ногам, и я задрал голову, вздрогнув от неожиданности. Там что-то происходило. Непонятная возня. Словно кто-то отчаянно с кем-то боролся. Я решил, что один из наших нарвался на сопротивление и нехотя кинулся помогать. Таков неписанный закон. Сегодня ты не прикроешь чью-то задницу, а завтра не прикроют твою. Вот и все благородство.

В полу сгоревшей избе воняло гарью, дымом и потом. Я застыл на пороге. Охренеть. Оказывается, не все солдаты свалили из деревни, и пятеро ублюдков в суконных мундирах пытались изнасиловать польскую девчонку. Странно, она не кричала, яростно сопротивлялась, но не издала ни звука. Один сдирал с нее одежду, а четверо других тихо посмеивались и кидали пошлые шуточки. Я уже достаточно хорошо понимал польский. Ругательства цепляются самыми первыми. По идее я мог свалить, точнее должен был или свистнуть наших, и мы бы разделались с этими ублюдками в два счета, я уже дернулся к выходу, но что-то удержало меня.