Легенды Раэнора

Откинув капюшон, Талион подошел вплотную к разведчикам. Они недоуменно уставились на альва. Насколько они знали, альвам и из столицы-то выходить было запрещено, а тут ночью, на дороге, не таясь! Элен спрыгнула с коня. Румиль спешился вслед за ней, и оба подошли к молчаливо стоящим путникам.

— Значит, уходите. Может, кто-нибудь все же останется? — спросила она с мольбой в голосе.

— Госпожа, ведь все решено уже давно. Ты сама это знаешь, — ответил ей стоявший рядом с Талионом Линдир.

— А раненые излечились?

— Да. Мы не зря проводили время, дожидаясь твоего возвращения из-за Реки.

— Но я вижу, что вас всего шестеро. Где остальные?

— Они ушли раньше, два дня назад. Мы условились встретиться на границе, — ответил ей Талион.

— Ну что ж, — Элен обвела альвов взглядом, — значит, расстаемся. Я хочу поблагодарить вас, дивный народ, и просить вашего прощения за те муки, что вы претерпели, и за ту скудную помощь, что смогла вам оказать. Прости меня, Талион, за то, что не смогла вернуть тебе радость. И ты, Линдир, за навсегда потерянного брата прости. Простите за то, что нет на мне клейма, выжегшего ваши души! Мне, Элен Раэниэль, нечего больше дать вам. Разделить судьбу моих народов вы отказались. Я предлагала вам золото, лошадей, оружие, но вы не взяли и этого. Истинно, у бессмертных свой путь. Прощайте.

Один за другим проходили мимо нее альвы, и когда они поднимали головы, их глаза встречались с полными слез глазами княгини. Вскоре на дороге остался лишь Талион.

— Ни один корабль Запада не возьмет вас с собой, — прошептала Элен, сквозь слезы вглядываясь в его лицо. — Знаешь ли ты это, клейменый альв?

— Знаю, госпожа. Но мы построим свой корабль и примем тебя на борт, как желанную гостью, если решишься.

— Тьма не отпустит меня, Талион. Вы погибнете вместе со мной.

— Не все наши пути нам открыты. И чудеса еще случаются в готовом, кажется, погибнуть мире. Да тебе ли этого не знать! — И альв ласково обнял Элен. — Прощай. А ты, упрямец, не решился уйти со мной? — обратился он к Румилю. Тот, глядя ему в лицо, лишь головой мотнул. — Что ж, тогда прощай и ты. Странная штука жизнь. Ты морниец, подданный Врага, а стал мне дороже брата. — Румиль и Талион крепко обнялись. Альв прошептал: — Береги себя и ее.

Махнув рукой застывшим в молчании разведчикам, только сейчас понявшим, в чем дело, Талион быстро зашагал прочь, так ни разу и не оглянувшись. Сердце Элен сжалось от тоски. Она чувствовала, как в эту промозглую ноябрьскую ночь легкими альфарскими шагами уходит в никуда ее мечта, ее сказка. Ей вспомнилась другая ночь, когда вот так же стояла она на дороге, дрожа, как бесприютный бродяга, ослепшая от слез, и стук копыт уносящегося прочь коня отзывался в ее сердце нестерпимой болью. Княгиня застыла, будто окаменев. Румиль подошел к ней и осторожно, нежно обнял за плечи. Элен повернулась к нему, застонала, спрятав лицо у него на груди, и разрыдалась. Телохранитель гладил ее по мокрым волосам, а сам, до крови закусив губу, провожал взглядом темные фигуры, быстро растворившиеся во влажной темноте. Румиль в смятении смотрел на госпожу. Он служил ей давно, знал ее в веселье и в гневе, но никогда не доводилось ему видеть слезы на ее лице. Душа княгини представлялась ему заснеженной вершиной горы — прекрасной, гордо-неприступной, сверкающе-холодной. Где же солнце, растопившее вековечные льды? Подождав, пока утихнут рыдания, бережно взяв княгиню под руку, Румиль подвел ее к лошади и помог сесть в седло. Настроение госпожи передалось ее спутникам. Велемир время от времени взглядывал на ее понурую фигуру и понимающе вздыхал. Невеселое получилось возвращение.

Весь следующий день Элен провела у себя в покоях. Она никого не хотела видеть. У дверей стоял мрачный Румиль и отрицательно мотал головой на все просьбы желающих увидеть княгиню, а таковых было немало: за время ее отсутствия дел накопилось предостаточно. Но телохранитель лишь руками разводил в ответ на сетования да пожимал плечами, выслушивая угрозы раздраженных его невозмутимостью придворных. Даже перед Дию он встал, как изваяние, загораживая проход. Старик глянул на него с изумлением, но настаивать не стал, ушел, задумавшись. Только Анита, быстроглазая служанка, время от времени вбегала в затихшие покои с подносами, уставленными серебряными тарелочками с соблазнительно разложенными яствами. Но почти тут же она возвращалась, унося кушанья нетронутыми, а на вопросы встревоженных придворных важно отвечала:

— Княгине нездоровится. Не знаю, отчего. Сидит у окна печальная, ни словечка не скажет. После каждого неудачного захода Анита обращалась к Румилю:

— Ну хоть ты-то поешь! Вольно ей, птичке певчей, горевать, а ты ведь — здоровяк! Уважь поваров, Румиль, они так старались!

Но телохранитель спроваживал ее, легонько подталкивая в спину. Анита возмущалась:

— Мрачный тип! Вот кто на госпожу тоску наводит!