Легенды Раэнора

С этого дня Хадинг поселился в лекарских палатах. Первое время Корн и другие лекари с недоверием относились к тому, как он врачует. Но увидев, как внимательно он выслушивает даже самых отъявленных зануд, как бережно обследует тяжелобольных, строго и властно успокаивает подозрительных, как мягок он со страдающими женщинами и ласков с детьми, арандамарцы успокоились и приняли его в свою семью.

Хадинг и впрямь с головой погрузился в повседневную жизнь больницы. Каждое утро он обходил своих пациентов, перевязывал раны, готовил снадобья, даже на кухню заходил, не гнушаясь проверять, не слишком ли много соли и жира добавляется к еде для больных. Он подарил поварам множество рецептов, среди которых и поныне известный бальзам из аниса и мяты и морсы из лесных листьев и ягод. В палаты с умирающими, куда лекари заглядывали нечасто, он входил с неизменной ласковой улыбкой, шутил с сиделками, подбадривал, рассказывал новости, укорял малодушных. После его ухода несчастным казалось, что в их беспросветную, заполненную лишь тоскливым ожиданием смерти жизнь вернулась надежда. Бэлистанец лишь несколько раз уходил из больницы в город. И каждый раз, когда он выходил из ворот, три мрачных человека встречали его с глубокими поклонами.

Однажды поздним вечером, когда Хадинг уже собирался к себе в покои, к нему подошел Корн.

— Прости, друг, что пристаю с разговором. Ты, вижу, с ног валишься.

— О, почтеннейший, не изволь беспокоиться. Я вовсе не устал, — слабо улыбнувшись, ответил юноша. Лицо его было очень бледным, но глаза смотрели ясно и спокойно. — О чем ты хотел поговорить?

— Давай я провожу тебя, а по дороге расскажу, в чем дело.

Они медленно шли по темным, затихшим коридорам больницы. Корн почти шепотом заговорил:

— У меня есть друг. Хороший, сильный человек. Но недавно он захворал. Недуг его не телесный, а душевный. Ему, видишь ли, расхотелось жить. Лежит, не встает, не ест, не разговаривает. Приступы такие случались с ним и раньше, но они проходили быстро, так же внезапно, как и начинались. Однако на этот раз все гораздо хуже. Я даже опасаюсь за его жизнь!

Хадинг, опустив голову и спрятав руки в широкие рукава рубахи, внимательно слушал. Когда лекарь замолчал, он поднял голову и спросил:

— Уважаемый, почему ты уверен, что состояние твоего друга не является следствием телесных страданий?

Корн пожал плечами.

— Мы его осматривали. Ты же видел, с насморком и бородавками мы справляемся. Телом мой друг здоров. Причина в другом!

— Не горячись, почтенный Корн. Если я, ничтожный, правильно тебя понял, ты хочешь, чтобы я осмотрел больного и назначил лечение.

— Не совсем. От недуга у него помутился разум. И он наотрез отказывается от врачей. Не мог бы ты определить, в чем дело, по описанным мной признакам?

Хадинг протестующе поднял руку, но Корн не дал ему заговорить:

— Это не принято, я знаю. Но мне известно, как ты сведущ в душевных хворях! Не отказывай, помоги! — лекарь с мольбой взглянул на бэлистанца. Юноша, явно расстроенный его просьбой, некоторое время шел молча. Наконец он глубоко вздохнул и произнес:

— Хорошо. Я попытаюсь. Но ты, почтенный, должен будешь точно ответить на все мои вопросы, какими бы нелепыми они тебе ни показались. Пусть даже самая незначительная, как ты можешь подумать, ошибка может обернуться для твоего друга бедой.

Корн благодарно поклонился.

— Я понял. Задавай свои вопросы.

— Скажи, каков возраст твоего друга, а также его рост, телесное сложение, склад ума и характер? Его ремесло, любимые занятия? Женат ли он, и есть ли у него дети? Женолюбив или верен своей супруге? Во что он верит и чего боится? Каковы его мечты? Хороши ли его волосы и какого они цвета? Каков нос? А глаза? Нет ли пятен у зрачков, а если есть, где именно? Каковы его руки? Опиши мне каждый палец, каждый ноготь. Что можно прочесть по линиям ладоней? Каков его запах? Впалая ли у него грудь? Выдаются ли ребра? Острые ли колени? А ноги не кривые? Есть ли трещины на подошвах и где именно?

С каждым вопросом Корн становился все угрюмее. Наконец, не выдержав, он прервал Хадинга:

— Остановись. Увы, я не знаю ответов и на половину твоих вопросов.

— Уважаемый, ты прекрасный врач. Мало есть на свете лекарей, что могут сравниться с тобой. Твои руки способны творить чудеса. Я, ничтожный, горжусь тем, что ты позволил мне приблизиться к тебе. И как же мне больно и стыдно теперь, когда ты, почтенный, просил меня о помощи, а я, словно неблагодарный пес, отказываю. Но я вынужден это сделать! Ты и сам не простил бы меня, если бы из-за ошибки твой друг пострадал, принимая назначенное мной лечение.

— Ты прав, дружище, — пробормотал Корн. — Я сглупил. Забудь.

Они дошли до лестницы, связывающей этажи лечебницы. Тускло горящие фонари едва освещали площадку. Хадинг жил на последнем, третьем, этаже больницы, а Корн — в маленьком доме недалеко от палат. Перед тем как ступить на погруженную во мрак лестницу, он, потерев лоб рукой, пробормотал: