Легенды танкистов - 2

— Задача поставлена, товарищи, — усталым голосом произнес Катуков. — Значит,

должны исполнить. Дадим Гитлеру последнего пинка — высокой квалификации и в

указанном направлении!

...Путь к Берлину проходил через леса. Дальше начиналась цепь озер, танки там не

пройдут.

А леса горели, и дым пожаров заволакивал все вокруг, мешал видеть.

На каждом шагу танкистов поджидали замаскированные орудия и «фаустники».

Мотострелков пустили перед танковой бригадой.

— Ваша задача, — объяснил Михаил Ефимович Катуков, — обнаруживать и уничтожать

засады. Сейчас главным противником наших танков является не столько танк врага, сколько этот клятый «фауст».

...Сержант Пепелюк, немолодой уже человек, с зеленой ленточкой «сталинградской»

медали, первым заметил опасность.

—

Затаился,

—

пробормотал

он.

—

Не

знает,

что

я

его

вижу.

У Пепелюка было «ночное зрение» — как у кошки, чем он немало гордился. Он

действительно видел лучше, чем другие.

Порыв ветра отвел в сторону завесу дыма — на один миг, но этого хватило. Пепелюк

выстрелил из личного оружия, и на дорогу выпал человек, все еще сжимавший

фаустпатрон.

— Ребенок! — Глаза Пепелюка округлились.

Немало немцев убил он сам, дважды ранили его самого; видел он, как погибали его

боевые товарищи. В сожженных немцами деревнях попадались ему и тела детей. Но

никогда в жизни Павло Пепелюк не поднимал руки на ребенка.

— Да что это такое? — вскрикнул он.

Мальчик лет четырнадцати с фашистской повязкой на руке лежал перед ним на дороге.

— Гитлер призывает в армию подростков, — сказал лейтенант Васькин, командир

отделения мотострелков. Он остановился рядом посмотреть. — Плохи его дела.

— Плохи не плохи, а такое дитѐ с «фаустом» много дел наворотить может, —

пробормотал Пепелюк. — Вот и думай, как быть.

— Ты не думай, Пепелюк, — посоветовал Васькин. — Твоя задача — обеспечить проход

нашим танкам на Берлин. А смерть этого ребенка пусть на тех будет, кто его в бой

отправил.

Подминая под гусеницы кустарники, двигались через лес советские танки.

Они шли на Берлин.

21 апреля 1945 года, предместье Берлина Кѐпеник

И снова Жуков, как и в былые времена, действовал танками «нестандартно» — как

кавалерией. Бросил их, всю силу, против одного города.

Он спешил. Ходили слухи, будто немцы пытаются заключить с союзниками сепаратный

мир. Словом, нужно было брать фашистского зверя за горло прямо в его берлоге — и как

можно скорее.

Зазвонил телефон. Жуков метнулся к аппарату, схватил трубку, сказал — как ему

показалось, спокойно (на самом деле почти крикнул):

— Жуков у аппарата!

— Это Дремов, — раздался флегматичный голос комкора. — Докладываю. Мой корпус,

взаимодействуя с пехотой Чуйкова, ворвался в Кѐпеник.

Жуков метнулся к карте: Кепеник — ближний пригород Берлина, фактически — уже сама

столица.

— Где остальные?

— Берзарин был на севере, как далеко продвинулся сейчас — не знаю.

Жуков бросил трубку.

Началось!

Сбывается самое несбыточное — то, что под Сталинградом, под Курском казалось почти

невозможным.

Советские танки — в Берлине.

Предстояли последние схватки с врагом. И никто не сомневался в том, что этот бой будет

самым жестоким.

21 апреля 1945 года, Эркнер, командный пункт Катукова

— Михал Ефимыч, — голос командира корпуса Бабаджаняна подрагивал, и Катуков с

удивлением понял, что тот удерживается от смеха, — у меня тут нарисовались японцы.

Что с ними делать?

— Какие японцы, что вы несете? Откуда вы взяли японцев? — взорвался Катуков.

— Да черт их знает, говорят — посольство.

— Шлите их сюда, разберемся, какое еще посольство...

Через час на командном пункте возникли японцы. Им показали «главного» — на

неискушенный взгляд, командующий сейчас мало отличался от простого офицера,

выглядел почерневшим от усталости и отнюдь не щегольски одетым.

Катуков с трудом скрывал изумление, видя, как эти люди вежливо кланяются ему.

— Кажись, не слишком они уверены в нашем теплом приеме, Михал Ефимыч, — заметил

начальник оперативного штаба Никитин. — А?

— И с чего бы? Они же союзники нашего злейшего врага! — ответил Катуков. — Однако

помните директиву «об изменении отношения к немцам» — ну, ту, где нам категорически

не рекомендуется мстить местному населению? И Кутузов то же говорил, когда

французов добивали...

— Так то Кутузов... — неопределенно произнес Никитин.

Один из японских дипломатов довольно сносно говорил по-русски.

— Мы хотим наша родина, — сообщил он. — Линия фронта — страшно

— Как вам в голову пришло искать защиты у нас? — спросил Катуков.

Японец поклонился.

Ясное дело, подумал командующий, немцы-то их защитить уже не смогут.

— Будем их считать беженцами, — решил Катуков. — Дайте им транспорт и отправьте в

штаб фронта.

Когда японцев препроводили, Никитин восхищенно произнес:

— Да вы дипломат, товарищ командующий! А скажите-ка, давно ли вы ели?

— Некогда мне режим соблюдать, — отмахнулся Катуков.

— Вот скрутит язва посреди боя — будете знать, — предупредил начальник штаба.

22 апреля 1945 года, Берлин

Лейтенант Шкварин остановился, открыл люк танка.