Группа охранения, по-видимому, уже бывала здесь и знала свои задачи, потому что сразу же рассредоточилась в разные стороны и растворилась в темноте, а снайперы со штабным поднялись на самую крышу. Она была плоская и тоже белая от снега. Это была высота примерно третьего этажа, поэтому крыша была выше остальных построек. Невдалеке возвышалось тёмное строение – здание дворца Арк[56]
, где в настоящее время работал, жил и ночевал Амин.– Здесь! – сказал офицер. – Рассветёт через полчаса. Арк – перед вами… Ну, в общем-то всё, – и, даже не попрощавшись, ушёл.
– Давай, Федя, матрацы наши подстелем, – засуетился, не теряя времени, Володя, – ты здесь устраивайся, а я… здесь.
Крыша была с возвышающимся бруствером, в некоторых местах разрушенным. Эти разрушения были как раз «в нужную сторону» и оказались, как бойницы. Людей, находившихся на крыше, если бы они даже сидели, снизу не было видно, тем более что они лежали. Устроившись на матрацах и приспособив заготовленные рюкзаки в качестве упора под винтовки, они расположились и стали ждать рассвета. Внизу зажглись фары от машины, которая их привезла, загудел мотор, и водитель вместе со старшим офицером отправились в обратный путь. Наступила тишина. Поскольку было ещё совсем темно, Володя повернулся на спину и уставился в небо: «Надо же, какое огромное количество ярких и кажущихся близкими звёзд… Некоторые из них двигались, это – наши, советские спутники… или…» Он смотрел на них до тех пор, пока звёзды не стали пропадать, так как небо стало сначала серым, а затем и светлым. Город оживал: кричали петухи, блеяли овцы, где-то вопил ишак, уже чаще гремели машины, и, буквально через мгновение, тишина ночи наполнилась суетой дня. День начался. Кричали, призывая к утренней молитве, муллы. Интересно, что до этого их возгласов за ежедневными делами он ни разу даже и не слышал…
Начался день… Особенный день в жизни тех, кому он принесёт необратимые изменения в Жизни и Смерти… Теперь «особенный день» и для Володи…
Именно в этот день, пока он тянулся от минуты к минуте, с тишины утра до каждого мгновения последующего часа, Володя постарел сразу на десяток лет. В этот, наверное, самый длинный день своей жизни, пока он до боли в глазах высматривал цель то через самый мощный бинокль, припасённый заранее, то через прицел СВД, он ещё раз прожил всю свою предыдущую жизнь. Взгляд его через окна «заглядывал» в здание Арк, резиденцию Амина, пытаясь увидеть происходящее внутри, за шторами и стенами… И не только увидеть, а как-то почувствовать, предугадать действия фигуры, нужной им… А одновременно с этим мысль его «заглядывала» и в своё прошлое… За это время, ни на мгновение не отрываясь от наблюдения, он успел передумать обо всём, произошедшим с ним, начиная с его детства, от маленького мальчика – до сегодняшнего дня. И всё чаще его мысли тянулись к родному дому, где были его жена и дочка: «Как там мои Галочка и доченька, сейчас у них уже середина дня… Сегодня вторник, жена на работе, в университете, дочка – в саду… Да, увидели бы они меня сейчас, узнали бы, чем их папа занимается…» А действительность упрямо подсказывала: если бы они даже смогли увидеть его в такой миг, узнать вряд ли бы смогли. В этой сосредоточенной, нацеленной во взгляд, устремлённый в пространство здания, фигуре, даже родной, близкий человек вряд ли сейчас мог бы разглядеть знакомое существо. Володя был уже другим. В мыслях – тем же, в действиях – другим. «Главное, не волноваться, дышать спокойно, чтобы не сбивалось дыхание», – думал он. Но сердце его – и он это хорошо чувствовал – стучало быстрее и быстрее. Удары отдавали и в голову, и в палец, который застыл на спусковом крючке винтовки, и от этого он начинал нервничать всё больше и сильнее… А при каждой появлявшейся в окне фигуре Володя вздрагивал, как будто бы происходило что-то невероятное. Он боялся пропустить момент, но он и… боялся увидеть Его. И эта борьба двух страхов сопровождала Володю, наблюдавшего движение теней в здании. Он вглядывался в одинокие фигуры людей на дорожках вокруг дома, часовых и силуэты БТРов, окружающих здание, в людей в дверях на входе и выходе и опять в окна второго этажа, а потом первого и опять второго. Так летели минуты и часы…
Когда он попытался перевести дыхание и расслабиться, то вдруг почувствовал, что ему ужасно жарко, солнце стояло уже высоко. Владимир на мгновение отвлёкся, огляделся и увидел, что снега на крыше уже не было, – он растаял. Даже высохла вода от снега, и лишь в одном месте парила большая лужа. А в воздухе почему-то стояла невыносимая вонь. Он ощутил, что весь дом воняет мочой и испражнениями… Ночью, на морозе, этого не чувствовалось… А сейчас, когда дом немного отогрело солнце, запах стал невыносимым. «Заброшенный, никому не нужный дом. Почти общественный туалет…»