Легкие миры

«Послушайте, – сказала я приятной даме, – поскольку вы человек адекватный и вменяемый, я вам просто сообщаю, для общего сведения. У вас там есть менеджер, так вот, он – кретин и непрофессиональный мудак. Просто для общего сведения».

Адекватная дама приблизила ко мне свое лицо и шепнула заговорщически: «А я вас узнала. Вы Татьяна Тарасова!» – «Нет!» – отреклась я. – «Да будет вам! Вы Тарасова!» – игриво настаивала вменяемая.

Я взяла свой уксус и пошла. Это еще будни. А в праздник, под Новый год, тут бродили среди толпы и играли на гармони Дед Мороз и Панда. Дом-то китайский.

Музыка сфер

Вообще-то одного Лермонтова я знала. Ну как знала? – видела один раз. Он был бригадиром артели криворуких ремонтников, пытавшихся на скорую руку сымитировать ремонт моей полуподвальной квартиры, еще когда я жила в Замоскворечье, в двухэтажном доме. Это был год 1987-й от Р. Х.

Я про эту артель писала в повести «Легкие миры». Мы с ними вместе воровали плитку, марлю и шпатлевку на складе военной прокуратуры. Галина Константиновна там была, малярша, Виктор Иваныч, паркетчик, считавший, что мой домик построен «еще при Иисусе Христе, до революции», Павел-плотник, пивший исключительно коньяк с сырком «Дружба» в качестве закуси, и вот Лермонтов.

Сначала я думала, – они так шутят. «Лермонтов заплатил? – А хуй он тебе заплатит!» Обычно ведь в таком контексте поминают Пушкина. («А платить кто будет? Пушкин?» – об этом даже научные статьи написаны.) Но оказалось, что самый настоящий Лермонтов; литературные шутки такой малой степени изощренности в мире строительных рабочих не водятся, зато они, будучи народом, без устали наполняют смыслами все три основных великих матерных слова и их производные.

Беспрерывно слышится хтонический гул и могучая семантическая пульсация.

Мне тогда открылись многие тонкости народной картины мира. Народ – он ведь постоянно занят физическим трудом, даже не приносящим результатов. (Осмысленность его действий с точки зрения образованного городского жителя, конечно, сомнительна; так, например, ограбление склада прокуратуры было акцией ненужной: ничто из награбленного не пригодилось ни мне, ни артельщикам, они просто натаскали мешков и рулонов и бросили, не пустив матерьялы в дело. Была возможность взять – вот и взяли.) Зато рабочие процессы четко разделялись на мужские и женские: так, приподнять и укрепить огромную тяжеленную балку, поддерживающую пол, – лагу – называлось «прихуяривать», а выполнить работу мелкую, тонкую, дробную – например, зашпатлевать трещины в подоконнике – называлось «запиздякивать». Инь – ян, другими словами, кто понимает.

О каком эгалитэ может идти речь в этом стройном и справедливом мире? Только гармония, только музыка сфер.

Или, тогда же, мне открылось живое существование мифологемы (так выразимся) Марс – Венера, т. е. союз бога войны с богиней любви. Вот, казалось бы, рухнул античный мир, зарос травой, и козы бродят по Форуму, и колонны разбились и раскатились на белые колобашки – ан ничуть; вот же плотник Павел, морщинистый, тощий и пропитой, в лиловой майке и жутких трениках, водрузившись на козлы, весь разрумянился и врет про то, как его любила генеральша, пока генерал бряцал мечом и сиял шлемом на учениях: проходу не давала, висла на шее: «люби меня!» – и как к его приходу она непременно напускала в ванну пузырей с помощью средства «Бадузан», то есть вновь и вновь рождалась из пены, как при начале мира.

Помню хриплый крик Галины Константиновны, она там самая была оторва: «Лермонтов сказал: снимаемся – и на другой объект!..» Так они исчезали на три дня, только пыль оседала на развороченный пол, а потом возвращались как ни в чем не бывало и вновь имитировали строительную деятельность, возюкая шваброй по полу или наклеивая обои кверх ногами.

А Лермонтов приходил один раз. У него было кожаное пальто, очень хорошие, блестящие ботинки, красивые кавказские глаза и немножко золота во рту. Он спросил меня, интимно понизив голос: «А у вас нет возможности французские духи доставать?.. Ооочень нужно».

Год-то был тощий, восемьдесят седьмой.

Синие яйца

Сергей Иваныч был прорабом и в качестве такового управлял шаткой и неверной бригадой строителей, долженствующих превратить купленный мною коммунальный клоповник в Версаль.

Справлялся он с ними неплохо, учитывая, что все они – ну все, все – были падки на «жидкость без цвета, вкуса и запаха», как он кудряво называл алкоголь. Одну бригаду просто выгнал в одночасье; я прихожу на «объект» – тишина, и бумажки какие-то летают на июльском сквозняке. «Что такое, Сергей Иваныч? Где люди?» – «Уволил, Татьяна Никитична. Не соответствовали требованиям».

Клещами я вытянула из него историю: рабочие выносили на улицу старый дубовый паркет в пригнанный (за мой счет) мусорно-строительный контейнер. Собственно, я не хотела выбрасывать чудесные квадратные плашки, хотя они сохранились только в одной комнате коммуналки; думала отреставрировать, отциклевать, покрыть матовым лаком… но Сергей Иваныч закричал как сирена-ревун, замахал руками как мельница и победил.