Легкий флирт с тяжкими последствиями

Мэй-Анна уже имела определенный опыт в отношении спиртного, так что она продолжала делать маленькие глоточки, и не было заметно, чтобы голова у нее кружилась. Когда я проснулась, помню, она что-то напевала, и ее голос мне понравился, из чего я заключила, что я еще все-таки пьяна. Она объяснила, что виски согревает ее, что было немаловажно, так как стояла зима. Вы даже представить себе не можете, как холодно зимой у нас в Монтане. Ледяные ветры проникают сюда прямо с Северного полюса, не встречая на своем пути иных препятствий, кроме заборов из колючей проволоки с настежь распахнутыми воротами. (Эту фразу я вычитала в книге Хантера Харпера, и она показалась мне выразительной, поэтому я ее здесь и повторяю. А он не должен быть ко мне в претензии, ведь большую часть информации получил от нас с Виппи Берд.)

Приехав в Биллингс, мы остановились в большом отеле на местном Бродвее. Этот отель запомнился мне так же хорошо, как и подробности самого матча. Как бьются боксеры, я уже видела, а вот в гостинице оказалась впервые, если не считать того раза, когда миссис Ковакс водила нас в «Финлен» праздновать день рождения Мэй-Анны. А вне дома я до сих пор ночевала только в тех случаях, если гостила у Виппи Берд, или Мэй-Анны, или у моей бабушки в Анаконде.

В нашем номере стояла большая выкрашенная в белый цвет железная кровать с продавленной посредине сеткой, совсем как у нас дома, и мы с Виппи Берд и Мэй-Анной потянули на спичках, кто будет спать в середине, и Виппи Берд проиграла, но это уже не имело значения, так как Мэй-Анна ушла спать в другое место, а куда именно, полагаю, объяснять не надо.

Как только мы устроились в гостинице, Тони и Бастер сразу ушли в зал «Горный лось», а мы тем временем отправились посмотреть город, вид которого нас не очень порадовал. Городок выглядел пыльным и скучным, и на фоне местных жителей, похожих на фермеров, мы казались совершенными чужаками.

К тому времени наша «несвятая Троица» успела еще чуточку подрасти, хотя мы все еще не кончили школу и не научились пить крепкие напитки.

Волосы Мэй-Анны еще не успели стать бело-платиновыми, однако заметно посветлели и уже не имели прежнего цвета пустой горной породы. Она стала значительно выше ростом. Журнальные статьи называли Марион Стрит тростинкой – и именно такой я помню ее в тот вечер в Биллингсе.

Однако и мы с Виппи Берд смотрелись ненамного хуже: Виппи Берд была по-прежнему миниатюрной (она и до сих пор ждет и никак не дождется возраста, в котором начинают расти, – это мы так шутим между собой), но со своими рыжими кудряшками выглядела очень задорно. Веснушек, обычно досаждающих рыжеволосым, у нее никогда не было. А я носила волосы пучком и была высокой и тощей, но тощие уже тогда были в моде. Пинк говорил мне, что я похожа на Труженицу Тилли из комиксов, но ведь он всегда старался мне польстить. В общем, мы были красотки – могу за это ручаться – и на фоне жителей провинциального Биллингса выглядели как картинка из модного журнала. Мы сами это прекрасно чувствовали и старались держаться соответственно: ходили на высоких каблуках, жевали жвачку «Ригли» с двойной мятой и прикуривали друг у друга сигареты «Кэмел» совсем так, как потом Марион Стрит в своих картинах.

(«Заткнись и прекрати хвастаться, Эффа Коммандер», – говорит Виппи Берд. Действительно, признаюсь, я чуточку перебрала. Тут она заявляет мне, что выглядели мы не так уж сногсшибательно, а я настаиваю, что именно так. Но она снова возражает, что только Мэй-Анна выглядела как богиня, а мы рядом с ней были словно две хромые собачонки.)

Больших приготовлений для матча не потребовалось: накануне Тони вместе с другим менеджером сами расставили в зале несколько десятков складных стульев. Зал был разукрашен флагами и цветными лентами, оставшимися от танцевальной вечеринки, которая прошла тут накануне, а на стенах висели набитые соломой головы диких животных, с которых потихоньку сыпалась шерсть. Ринг представлял собой небольшой дощатый подиум высотой в один-два фута, окруженный веревками не толще шпагата, в углах которого стояло по колченогому облупленному табурету для бойцов. Помню, когда Бастер поднялся, чтобы начать очередной раунд, к нему сзади прицепился большой кусок сухой краски, который издали смотрелся как дырка в трусах.