Легкое сумасшествие по имени любовь

А надо ли объяснять ей, что я устала оттого, что ее отец выдумывал оправдания, слишком жалкие для человека, который извратил все мои взгляды на жизнь? Или оттого, что купила билет на «Сама-по-себе Экспресс» до города Одиноквиля? И самое важное — стоит ли говорить дочери, что как бы мужчина ни притворялся, что обожает ее, он все равно будет смотреть на других женщин?

— Просто так устала. А где Джордан?

— А он внизу, смотрит, как Фонтейн делает йоду.

— Что?

Ох, пожалуйста, только бы она имела в виду что-нибудь хорошее. Пейдж взмахнула руками, обхватила голову, потом медленно опустила их к животу.

— Упражнения такие. Йода.

— Ах йога! Ладно. Дай-ка маме переодеться. Иди вниз, а я присоединюсь к вам через минутку.

Я откинула одеяло и вздохнула поглубже.

— А мы пойдем купаться?

— Посмотрим, лапочка, я не очень хорошо себя чувствую.

— А Дез говорит, что сегодня самый подходящий день, чтобы купаться.

Мне стало совсем плохо.

— Когда он тебе это сказал?

— Сегодня утром.

— Ты разговаривала с ним сегодня утром? — У меня в голове началась усиленная работа мозга, но нейроны так и не выдали ничего связного.

Пейдж кивнула, и кудряшки запрыгали перед ее лицом.

— Когда мы завтракали на террасе. — Она сползла с кровати. — А он пробегал мимо.

Я с трудом сдержалась, чтобы не схватить дочь за плечи и не встряхнуть как следует.

— А что он еще сказал?

Поняв меня буквально, она принялась перечислять:

— «Привет, Пейдж, привет, Джордан». И кажется еще: «Как дела, Фонтейн?» А потом какую-то взрослую шутку, но я не расслышала.

— А откуда ты знаешь, что это была взрослая шутка?

— Когда я спросила, чего они смеются, они сказали, что это шутка для взрослых.

Да уж, однозначно. Зуб даю. Ну что же, я хотя бы избавлена от унизительной необходимости рассказывать все самой.

— Он все еще здесь?

— Нет. Ладно, будь здорова, как корова.

Она выскочила за дверь, тряся кудряшками. А я с трудом села и попыталась как-то осмыслить все, что произошло за последние двадцать четыре часа, опасаясь, впрочем, что следующие сутки будут еще ужаснее. Я надела свободные штаны и безразмерную футболку и попыталась почистить зубы. Возня со щеткой и пастой далась мне сложнее, чем обычно, — видимо, оттого, что у меня пересохло во рту, будто я уснула с мощной сушилкой в нем и сушилка эта работала всю ночь.

Я спустилась. С террасы до меня донеслись приглушенные голоса. Если мне удастся добраться до кофе и таблеток от головной боли и при этом не попасться никому не глаза, то я смогу со всем этим незамеченной вернуться к себе. Но в тот же миг, как я ступила с последней ступеньки на пол, Фонтейн встрепенулся и набросился на меня, как папарацци на очередную сенсацию для подростков.

— Попалась, кошечка! Вот ты где!

Я пригнулась, моя реакция все еще была такой замедленной, что телу, вероятно, показалось, что оно успеет спрятаться. Никогда не обращала внимания на то, какой у Фонтейна резкий голос. Неужели он всегда так разговаривает? Его визгом можно отпугивать летучих мышей.

Фонтейн вошел в кухню. На нем были шорты-велосипедки и нейлоновая рубашка цвета арахисовой карамели.

— Ну, как свидание? — спросил он.

— Очень весело, — ответила я, дрожащими руками пытаясь достать кофейную кружку.

Он нахмурился, сведя темные брови:

— Что случилось?

— А то ты не знаешь, какой дурой я себя выставила.

Брови сошлись еще больше:

— О чем это ты? Что стряслось?

Я вернула кофейник на подставку и наконец-то сделала глоток. Кофе обжег мне нутро, но каким-то загадочным образом не утолил жажду.

— А Дез вам не сказал? — Я уставилась на Фонтейна налитыми кровью глазами.

Фонтейн помотал головой. Его челка мотнулась со стороны на сторону.

— Нет, не сказал. Давай выкладывай. — Он придвинул стул и сел.

Неужели Дез не разболтал о моем позоре? Ричард бы устроил целый спектакль из этого случая. Он любил повторять рассказы о моих неудачах. Например, о том, как я издала необычайно громкий пук на похоронах как раз в тот момент, когда священник спросил, хочет ли кто-то взять слово и чем-нибудь поделиться. Или о том, как мы ужинали с его боссом, и я вдруг обнаружила, что у меня рукав испачкан какашками Джордана.

— Так Дез не рассказал вам совсем ничего?

— Он сказал лишь, что вы хорошо провели время. А теперь выкладывай свою версию. — Фонтейн с нетерпением похлопал по столу.

— Я ревела.

— Ты — что делала?

— Да. Рыдала, как маленькая девочка. — Я решила рассказать все, как было.

Фонтейн в ужасе прижал ладони к щекам:

— Но почему? Почему ты это делала?

Очередная порция кофе была не такой горячей, и ощущения, будто мне перерезали горло, не возникло.

— Ну, на тридцать процентов это было из-за сакэ, и на семьдесят — потому, что он представил меня какой-то лощеной девке как соседку.

Фонтейн втянул воздух сквозь сжатые зубы:

— Вот гад.

Я кивнула:

— Представляешь?

В кухню вплыла Доди в ослепительно-желтом шелковом халате.

— Доброе утро, солнышко. Как прошел вчерашний вечер? — пропела она.

— Мы как раз его обсуждаем, — буркнул Фонтейн. — Похоже, наша Сэди маленько сдвинулась.

— Да уж не маленько, — пробормотала я.