Абсурдные представления о чести укоренились так глубоко, что даже в подобных обстоятельствах Котар никак не мог оставить шпагу на поле битвы. Подбирая шпагу, Хорнблауэр вспомнил, что сам он без сабли. Матрос собирал книги и бумаги.
— Помогите мистеру Котару спуститься, — сказал Хорнблауэр и, вспомнив, добавил: — Намотайте ему платок на руку выше раны и туго затяните. Ясно?
Котар, поддерживаемый другим матросом, уже спускался по дороге. При ходьбе рука раскачивалась, причиняя нестерпимую боль. При каждом его шаге до Хорнблауэра доносилось все то же душераздирающее «А… а… а!».
— Вот и они! — сказал лейтенант морской пехоты.
Французы, видя близкую подмогу, осмелели и перешли в наступление. Быстро взглянув вниз, Хорнблауэр увидел, что остальные уже на причале; суденышко для ловли омаров, полное людьми, как раз отваливало.
— Прикажите своим людям бежать, — сказал Хорнблауэр.
Как только пехотинцы побежали, побежал он сам.
Это была отчаянная гонка по скользкому, крутому склону. Позади вопили бегущие вдогонку французы. Но вот и отряд прикрытия — как Хорнблауэр заранее приказал: тринадцать морских пехотинцев с «Отчаянного» под предводительством сержанта. Они построили бруствер поперек причала — это тоже Хорнблауэр приказал заранее, предвидя теперешнее поспешное отступление. Бруствер, наспех сооруженный из валунов и наполненных камнями бочек, не доходил даже до груди. Бегущие пехотинцы гурьбой перепрыгивали через него. Хорнблауэр, бежавший последним, собрался и прыгнул, оступился на дальней стороне и чудом удержался на ногах.
— Пехотинцы с «Отчаянного»! Построиться вдоль бруствера! Остальные — в шлюпки!
Двенадцать пехотинцев встали у бруствера на колени, двенадцать ружей легло на бруствер. Бегущие французы замедлились.
— Цельтесь ниже! — хрипло выкрикнул лейтенант.
— Идите грузите своих людей в шлюпку, мистер Как-вас-там, — резко скомандовал Хорнблауэр. — Скажите, баркас надо приготовить к тому времени, как вы отвалите в яле.
Французы снова наступали. Хорнблауэр оглянулся и увидел, как последний пехотинец, а за ним и лейтенант спрыгнули с причала.
— Ну, сержант, давайте.
— Пли! — скомандовал сержант.
Залп был хорош, но сейчас некогда было им восхищаться.
— Идемте! — крикнул Хорнблауэр. — В баркас!
Под тяжестью прыгнувших в него морских пехотинцев баркас немного отошел в сторону, и Хорнблауэру надо было перескочить около ярда черной воды. Ноги его коснулись планширя, и он полетел вперед на тесно сгрудившихся людей. К счастью, он догадался бросить Котарову шпагу, и она, никого не поранив, упала на дно шлюпки. Багры и весла уперлись в причал, Хорнблауэр тем временем пробирался на корму. Он чуть не наступил Котару на лицо — тот без сознания лежал на дне шлюпки.
Весла заскрипели в уключинах. Шлюпка отошла на двадцать ярдов… на тридцать ярдов… Наконец первые французы с криком выбежали на причал и остановились на краю, приплясывая от гнева. На несколько бесценных секунд они забыли, что у них в руках ружья. Сгрудившиеся в баркасе моряки принялись выкрикивать обидные слова. Хорнблауэр почувствовал, как в нем закипает гнев:
— Молчать!
В баркасе воцарилась тишина, еще более неприятная, чем выкрики. С причала загремели ружейные выстрелы. Хорнблауэр, глядя через плечо, увидел, как французский солдат опустился на одно колено и тщательно прицелился. Ружейное дуло все укорачивалось и наконец оказалось направлено прямо на Хорнблауэра. Пока он думал, что надо бы броситься на дно шлюпки, прогремел выстрел. Хорнблауэр почувствовал, как сильный удар сотряс все его тело, и с облегчением понял, что пуля застряла в массивном дубовом транце, к которому он прислонился. Он пришел в себя; увидев, что Хьюитт хочет протиснуться к нему на корму, он заговорил настолько спокойно, насколько позволяло ему волнение:
— Хьюитт! Идите на нос к пушке. Она заряжена картечью. Выстрелите, как только сможете навести. — Потом обратился к гребцам и к сидевшему у румпеля Карджиллу: — Руль лево на борт. Правая, табань.
— Левая, табань.
Баркас перестал вращаться. Теперь нос его указывал прямо на причал, и Хьюитт, оттолкнув всех, кто находился на носу, хладнокровно смотрел в прицел четырехфунтовой погонной каронады, двигая подъемный клин. Потом он отклонился назад и дернул шнур. От отдачи вся шлюпка скакнула кормой вперед, словно напоровшись на камень, густая завеса дыма окутала ее.
— Правая, на воду! Греби! Руль право на борт!
Шлюпка тяжело развернулась.
— Левая, на воду!
Девять кусков железа по четверть фунта каждый произвели на причале ужасное действие — кто-то из французов бился в агонии, кто-то лежал неподвижно. У Бонапарта четверть миллиона солдат, сейчас их стало на несколько человек меньше. Не капля в море, но, может быть, хотя бы молекула. Теперь баркас был вне досягаемости, и Хорнблауэр повернулся к сидевшему рядом с ним Карджиллу:
— Вы неплохо справились с вашей задачей, мистер Карджилл.
— Спасибо, сэр.
Хорнблауэр поручил Карджиллу высадиться вместе с морскими пехотинцами и обеспечить эвакуацию.