Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

«Мистер Буш, мой первый лейтенант, весьма любезно предложил свои услуги, но я приказал ему принять под командование корабль».

Дальше не трудно было написать:

«Лейт. Чарльз Котар с корабля Его Величества „Мальборо“ вызвался участвовать в экспедиции и оказал неоценимую помощь благодаря знанию французского языка. С глубоким сожалением вынужден сообщить, что в результате полученного ранения он перенес ампутацию и жизнь его все еще в опасности».

Еще кое-кого надо упомянуть. «Мистер…» — как имя?

«…мистер Александр Карджилл, помощник штурмана, по моему приказу руководил эвакуацией и провел ее к глубокому моему удовлетворению».

Следующий абзац порадует Марию.

«Семафорная станция была захвачена отрядом под моим личным руководством без малейшего сопротивления, предана огню и полностью уничтожена после изъятия конфиденциальных документов».

Умные флотские офицеры гораздо выше оценят операцию, проведенную без потерь, чем ту, отчет о которой сопровождается чудовищным списком погибших.

Теперь о батарее — тут надо поосторожнее.

«Капитан Королевской морской пехоты Джонс, смело овладев батареей, к несчастью, попал под взрыв порохового погреба, и я с глубоким прискорбием вынужден сообщить о его гибели. Еще несколько морских пехотинцев из его отряда погибли или пропали без вести».

Один из них и мертвым оказался весьма полезен. Хорнблауэр одернул себя. Он и сейчас не мог без дрожи вспоминать те минуты у двери порохового погреба. Он вернулся к письму.

«Лейтенант Королевской морской пехоты Рэйд охранял фланг и прикрывал отступление с малыми потерями. Его поведение заслужило мое безграничное одобрение».

Это была правда, и писать ее было приятно. Приятно было писать и следующий абзац.

«С глубоким удовлетворением сообщаю, что батарея полностью уничтожена. Парапет обрушился на пушки, лафеты разбиты, что естественно, учитывая, что на батарее взорвалось не менее тонны пороха».

Там были четыре тридцатидвухфунтовки. Один заряд для такой пушки весит десять фунтов, а в погребе, расположенном глубоко под парапетом, должно было храниться пороха минимум на пятьдесят выстрелов для каждой пушки. На месте парапета осталась воронка.

Теперь надо написать совсем немного.

«Отступление прошло дисциплинированно. Список убитых, раненых и пропавших без вести прилагаю».

Черновой список лежал перед Хорнблауэром, и он начал внимательно его переписывать. Для вдов и родителей убитых увидеть имена близких в официальном бюллетене — хоть какое, а утешение. Один матрос погиб, и несколько легко ранены. Хорнблауэр переписал их имена и начал с красной строки.

«Королевские морские пехотинцы. Убиты: капитан Генри Джонс; рядовые…»

Тут ему пришла в голову мысль. Перо замерло в воздухе. Имя в «Вестнике» — не только утешение: родители и вдовы получат за погибших невыплаченный остаток жалованья и небольшое пособие. Хорнблауэр еще думал, когда в каюту торопливо вошел Буш:

— Капитан, сэр. Я хотел бы кое-что показать вам с палубы.

— Очень хорошо. Иду.

Он помедлил еще мгновение. В абзаце, начинавшемся словами «Матросы, убиты:», было всего одно имя — «Джеймс Джонсон, рядовой матрос». Хорнблауэр добавил еще одно — «Джон Гримс, капитанский вестовой», положил перо и вышел на палубу.

— Посмотрите сюда, сэр. — Буш с чувством указал на берег и протянул подзорную трубу.

Пейзаж все еще казался непривычным — семафор исчез, а там, где была когда-то батарея, возвышался земляной курган. Но Буш имел в виду другое. По склону ехал довольно большой отряд всадников: Хорнблауэру казалось, что в подзорную трубу он различает плюмажи и золото позументов.