Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

— Что он собирался делать? — спросил Хорнблауэр.

— Высадиться в Ирландии, затеять новые безобразия. Просто повезло, что он нам попался. А главное — что мы смогли судить его за дезертирство и быстро покончить с этим делом.

— Да.

— Не очень-то надейтесь напоить его, как посоветовал Голубоглазый Билли. Трезвые или пьяные, эти ирландцы всегда готовы болтать. Я вам лучше подсказал.

— Да, — ответил Хорнблауэр, подавляя дрожь.

Он вернулся в камеру смертника, словно еще один приговоренный. Маккул сидел на присланном соломенном матрасе, два капрала не спускали с него глаз.

— Входит палач. — Узник улыбнулся почти непринужденно.

Хорнблауэр очертя голову бросился вперед; он не видел возможности смягчить свои слова.

— Завтра… — начал он.

— Да, завтра?..

— Вы не будете завтра произносить речь.

— Не попрощаюсь с моими соотечественниками?

— Да.

— Вы лишите умирающего законного права?

— У меня приказ, — сказал Хорнблауэр.

— И вы намерены его исполнить?

— Да.

— Можно узнать, каким образом?

— Набью вам пакли в рот, — грубо сказал Хорнблауэр.

Маккул взглянул на его бледное измученное лицо.

— Вы не похожи на идеального исполнителя, — сказал Маккул, и тут его осенила некая мысль. — Допустим, я вас избавлю от затруднений.

— Как?

— Дам слово ничего не говорить.

Хорнблауэр не знал, насколько можно доверять фанатику в последние мгновения перед казнью, но постарался скрыть свои сомнения — видимо, не очень успешно.

— О, вы можете не верить мне на слово, — горько произнес Маккул. — Если хотите, заключим сделку. Вам не придется исполнять ваши обязательства, если я нарушу свои.

— Сделку?

— Да. Позвольте мне написать моей вдове. Вы беретесь отправить ей письмо и вот этот сундук — вы видели, ценность его чисто сентиментальная, — а я в свою очередь соглашусь не произнести ни слова с той минуты, как покину это место, и до… до… — Даже у Маккула не хватило духа закончить фразу. — Вы меня поняли?

— Ну… — начал Хорнблауэр.

— Можете прочесть письмо, — добавил Маккул. — Вы видели, как обыскивали мои вещи. Посылая их в Дублин, вы заведомо не совершаете ничего такого, что у вас называется изменой.

— Прежде чем согласиться, я прочту письмо, — решил Хорнблауэр.

Кажется, выход из ужасного положения найден. Не так уж трудно найти каботажное судно, идущее в Дублин; за несколько шиллингов он отправит и письмо, и сундук.

Пора было заняться другими жуткими приготовлениями. Пропустить линь через блок на правом ноке фок-рея, убедиться, что он свободно скользит по блоку, и обвести мелом круг на палубных досках там, где опустился конец. Проверить, легко ли скользит узел петли. Условиться с Баклендом, что тот назначит десять матросов — тянуть, когда придет время. Все это Хорнблауэр проделал как в страшном сне.

Когда он вернулся в камеру, Маккул был бледен и встревожен, но смог выдавить улыбку.

— Как видите, я решился побеспокоить музу, — сказал он.

У его ног лежало несколько листков бумаги, и, взглянув на них, Хорнблауэр увидел характерные следы поэтических исканий — многочисленные зачеркнутые варианты.

— Но вот чистовик, — сказал Маккул, протягивая страничку.

«Моя дорогая жена, — начиналось письмо. — Как трудно подобрать слова прощания с той, кого я люблю больше всего на свете…»

Хорнблауэр читал с трудом, как сквозь пелену тумана. Одно, впрочем, было ясно: это и впрямь всего лишь письмо от мужчины женщине, которую тот больше не увидит. В конце говорилось:

«Я добавил скромный стишок, чтобы ты и через много лет помнила меня, ненаглядная. А теперь прощай, до встречи на небесах. Твой муж, верный и в смерти,

Барри Игнациус Маккул».

Далее следовало стихотворение:

Небесный сонм! Свершаю смертный путь.

Когда б поднять и круто повернуть.В град бессердечный утекает жизнь,Ликуют злые силы, им унизь!А вверх вздымайся, к стрелке часовой,Спешащей в путь свой вечный круговой,К неотвратимому движенью вспятьУправа. Будет адский огнь пылать,Когда главу поднимет элементСе мой и мне подобных монумент.

Хорнблауэр перечитал выспренние невразумительные вирши, поражаясь их мрачной образности. Впрочем, сказал он себе, вряд ли ему самому удалось бы за несколько часов до смерти сочинить хоть одну осмысленную строку.

— Адрес на обороте, — сказал Маккул, и Хорнблауэр перевернул лист. Письмо предназначалось вдове Маккул, на такой-то улице Дублина. — Вы принимаете мой залог?

— Да, — ответил Хорнблауэр.