Лекарство от одиночества (СИ)

Сгорая со стыда, я отталкиваю от себя мужа и трусливо сбегаю в спальню. Захлопываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и, как героиня дешевой мелодрамы, сползаю по стеночке на пол. Надеюсь, Юре хватит ума понять, что на сегодня с меня достаточно. За дверью слышатся голоса. Я жадно вслушиваюсь, сама не понимая, чего опасаюсь. Того, что влюбленный в меня Бутенко что-то Юрке предъявит? Зря. Интонации, которые до меня доносятся, вполне дружелюбные. Может, он даже Валову руку пожал. Ту самую, что успела побывать у меня между ног. И почему-то только сейчас приходит мысль, что мне вообще-то тоже было в чем Юрке признаться…

Обхватываю голову и сижу так долго-долго, пока не затекает копчик, а в квартире не становится тихо. Тогда я быстро переодеваюсь и мышкой проскальзываю в коридор. Мужские туфли у входа намекают на то, что не все мои гости ушли. Шагая на цыпочках, захожу в кухню.

— Здравствуй… те.

Бутенко поворачивается в профиль:

— Привет. Извини, что я так ворвался. Было открыто.

— Ты тоже извини.

— Я принес кое-какие наработки, которые строчил от руки. Надо было позвонить предварительно.

Прячу руки в рукавах трикотажного полувера, скрещиваю на груди, невольно закрываясь, и… морщусь. Потому как правда, что-то со мной не так. Любое прикосновение болезненно. Я концентрируюсь на своих ощущениях и пропускаю момент, когда Георгий заходит мне за спину и укладывает руки на грудь.

— Эй! Что ты делаешь?

— Провожу пальпацию молочных желез. Не дергайся.

Чуткие пальцы хирурга деликатно, но тщательно прощупывают ткани. А я и впрямь не дергаюсь. Я в полном шоке, признаться.

— Когда появилась боль?

— Не помню.

— Грудь плотная. Овуляция? Какой день цикла?

Ошалевшая от происходящего, я слова из себя не могу выдавить. Нет, его вопросы вполне понятны. Другое дело, что я не уполномочивала Бутенко на проведение осмотра, и вообще…

— Я не помню.

— Ты не считаешь цикл?

— Считаю. Просто… месячных давно не было, — вдруг понимаю я.

ГЛАВА 24

Георгий останавливает осмотр, медленно отводит руки и осторожно поворачивает меня, столбом застывшую, лицом к себе. Какое-то время мы тупо, будто впервые по-настоящему друг друга увидев, сплетаемся взглядами. Я нервно сглатываю, не в силах выдержать эту пытку, соскальзываю чуть ниже и опять замираю, не шелохнувшись, загипнотизированная нервной пульсацией вены на богатырской Жоркиной шее.

— Я не предохранялся. А ты?

А я, как дура, смотрю, как двигаются его тонкие четко очерченные губы, складывая звуки в слова, и, сколько ни стараюсь, не могу понять их смысла.

— Эля, — осторожно возвращает меня в действительность Бутенко.

— Нет. З-зачем мне? Юра же…

— Ясно.

— Что ясно? Что тебе ясно?! Я вот ни черта не понимаю! Ты что, намекаешь, что я беременна?!

— Так бывает. Если заниматься любовью, не предохраняясь.

Наверное, потому что сама я не в себе, спокойствие Бутенко расслаивает мои нервные окончания на волокна. А еще то, что он смотрит на меня ну просто как на обезьяну с гранатой.

— Да нет же! Бред какой. У нас ведь только один раз было, Жор.

Это больше всего в голове не укладывается. После лет… Лет неудачных попыток, вот так запросто? А главное, так… не нужно? Как раз тогда, когда Юра нашел в себе силы поговорить и во всем признаться? Когда он, наконец, разобрался в себе и… Нет, я, конечно, не собираюсь его прощать по щелчку пальцев, не такая я дура, но боже! Мы могли дать друг другу время, чтобы разобраться в себе и понять, сможем ли мы построить что-то новое на руинах, в которые превратились восемь лет нашего брака. Мы могли попробовать начать заново!

Колени подгибаются. Жорка ловит меня и для устойчивости прижимает к себе.

— Так, давай-ка ты ляжешь.

И на руки поднимает, будто я ничего не вешу, и в спальню тащит. Моя безвольно повисшая голова подпрыгивает при каждом шаге, взбалтывая мысли. Ну нет… Быть такого не может. Во-первых, потому что с первого раза беременеют только кошки. Во-вторых, потому что я до дна выбрала свою порцию несчастий. Беременность от первого встречного — явный перебор.

— Ты как? Хочешь чаю? Или еще чего-нибудь?

Чего я хочу, так это перестать вести себя как томная барышня из тургеневского романа. Бесит. Поэтому я трясу головой и подтягиваюсь на локтях, чтобы сесть. Для начала.

— Ничего не хочу. Можешь перестать изображать из себя заботливого папочку, я не беремена, — глядя куда угодно, но не на своего любовника, рублю я.

— С чего такая уверенность, если ты даже тест не делала? Ведь не делала?

— Нет, но, Жор, какие у нас шансы, ей богу?

— Высокие? — с нечитаемым выражением лица Георгий изгибает бровь. — Знаешь что? Ты полежи, а я схожу в аптеку.

Первый порыв — вскочить и перегородить Бутенко проход, давлю усилием воли. Я не ребенок, чтобы прятаться от проблем под одеялом. Правда, пока я ничего не знаю наверняка, еще остается шанс… И вот его убивать категорически не хочется. Просто потому что я не знаю, как жить, если окажется, что Георгий прав.