Лекарство против иллюзий

— Да я ничего не успела увидеть, разве что волосы светлые, короткие, — опять вздохнула Летова, морщась от боли в разбитой губе. — Сразу же отключилась. Только кулак в перчатке и запомнила.

— То, что это ограбление, сомнений не вызывает. Очевидно, он ждал на пролет выше на лестничной клетке и, когда заметил, как из твоей квартиры вышел любовник, решил воспользоваться ситуацией, полагая, что ты не посмотришь в глазок, подумаешь, что мужик вернулся.

— Так я и подумала.

— Это точно не твой Адамов, а? Ты ведь рассталась с ним, он мог психануть.

— Я внешность не рассмотрела, но поверь, Адамова я бы узнала. Этот был повыше и русый.

— Ладно, не злись. Мне надо все варианты отработать. Плохо все это пахнет, честно тебе скажу. И много странного. Например, то, что грабитель ничего, кроме наличных и часов, не взял. У тебя в квартире полно всего, чем можно поживиться.

— Может, его что‑то спугнуло? — пожала плечами Марина.

— И камер у подъезда нет. — Рябкина недовольно фыркнула. — С такой удачей тебе, Летова, надо переезжать в бронированные апартаменты с круглосуточным видеонаблюдением. Ты меня пугать начинаешь. То шляешься аккурат в том районе, где убийство произошло считаные минуты назад, то тебя едва не сбивает машина, то квартиру грабят.

— Прости, что я тебя среди ночи подорвала.

— Дура, что ли, совсем! — рассердилась подруга. — К кому тебе еще обращаться? Зря я, что ли, в органах работаю? Ты мне лучше вот что скажи, не для протокола. Почему ты с Адамовым своим рассталась? Мужик‑то видный, хоть на выставку. Успешный опять же, при деньгах, все, как ты любишь. — Рябкина испытующе поглядела на Летову. — Что с тобой происходит?

Марина бы с радостью ответила на этот вопрос, если бы знала ответ. С ней действительно творилось что‑то неладное в последнее время, мировосприятие менялось, и это одновременно и будоражило, и пугало.

— Я увольняюсь, — сказала Летова, невидяще глядя в пространство.

— Еще и это до кучи.

— Моя жизнь состоит из сплошных заблуждений.

— Ты заблуждаешься.

Марина грустно улыбнулась, вспомнив, с каким лицом Тимур выслушивал ее решение. Он не пытался переубедить ее, принял новость с достоинством, сказал, что сожалеет. Что будет рад помочь, если ей в чем‑то понадобится помощь. Увы, будущее он предсказывать не умел и мысли чужие читать тоже.

Ей всегда что‑то требовалось от мужчин: дельный совет, веселая компания, регулярный секс… Впервые в жизни Марина нуждалась в ком‑то безо всяких на то причин. Агеев ничем не мог быть ей полезен, совсем ничем. У них не было ни точек пересечения, ни будущего. Он не смотрел на нее влюбленными щенячьими глазами, не звал за собой, ничего не просил. Те несколько часов, что они провели вместе, он просто находился рядом, и одно это наполняло Марину энергией, желанием что‑то менять, рушить привычные схемы.

Может, ее тянуло к Агееву из‑за стремления увидеть, какой бы она сама стала, если бы не предала однажды детскую мечту? А может, мечта здесь совсем ни при чем, а Сашка ей просто понравился, по‑настоящему?..

— Хочешь водки? У меня немного осталось, — предложила Марина.

— С ума, что ли, сошла? Я на службе! — возмутилась Рябкина. И тут же добавила: — Разве что одну стопочку, для ясности мысли.

За окном серела московская ночь. «А в Магадане уже позднее утро», — подумала Марина, доставая из шкафа рюмки.

* * *

— Мужчина, двадцать четыре года, колото‑резаные ранения в области живота. Большая кровопотеря. Сознание семь баллов по шкале Глазго. Давление семьдесят на сорок, ЧСС сто тридцать. Сатурация девяносто пять.

— Третья смотровая.

— Перекидываем на каталку на мой счет. Раз, два, взяли.

— Срочно определить группу крови и резус‑фактор, вызвать трансфузиолога.

— Нужен рентген.

— Подключайте к мониторам.

— Давление падает, сатурация меньше девяноста.

— Ввести дофамин, дозу рассчитаем.

— Готовьтесь к интубации трахеи.

— Дыхание справа не прослушивается.

— Пульс слабеет. Асистолия.

— Остановка сердца.

— Интубируем. Начинаем массаж сердца.

— Дренировать плевральную полость справа. Есть по дренажу 200 мл крови.

— Адреналин — две единицы каждые три минуты, массаж не прекращаем.

— Есть пульс.

— Что с давлением?

— Давление девяносто на пятьдесят и растет.

— Начинаем переливать кровь. Везем в операционную.

Тоскливый моросящий дождь облепил стекло водянистой пленкой, размыл очертания внутреннего больничного дворика. Поникшие деревца тянули к земле прибитые дождем ветви, словно внезапно осознали приход осени и безропотно смирились с неизбежным. Несмотря на стеклопакеты, от окон тянуло сыростью, словно нагрянувшая осень не замечала препятствий и просачивалась сквозь стены, отвоевывая сантиметр за сантиметром теплого больничного коридора.

Алиса оперлась о широкий подоконник, уставившись вдаль, на беспросветное серое небо. Всего три дня прошло, а такое ощущение, будто десять лет минуло. И она сама повзрослела, утратила задор и легкомысленность, которые так ей шли — в той, другой жизни. В той жизни, где она не падала в кровавую лужу, где на ее руках не умирал близкий человек.