Лексикон света и тьмы

Б как Большой кирпичный двухэтажный дом, охватывающий квадратный двор, и разбросанные вокруг бараки; вместе они составляют лагерь Фалстад. Ещё там есть маленькие сторожки для охранников, сараи для свиней и коров, уличные сортиры и столярные мастерские, а дальше уже колючка, она опоясывает всё.

Б как Берёза в тюремном дворе, ты проходишь мимо неё, когда вас ведут на работы, у неё грязно-белый ствол и золотистые листья, ты заказал на пробу отрез такого цвета в свой магазин в Тронхейме.

Б как Бережно вклеенный в гербарий папоротник семейства чистоусовых, немедленно вписанный в каталог безупречно изящным почерком Ральфа Тамбса Люке, владевшего виллой на Юнсвансвейен, 46 задолго до её превращения в штаб-квартиру банды Риннана.

Б как Багаж и упаковка вещей, поскольку предстоит переезд в другой дом. И ещё Берёзовые листочки, они проклёвываются из разбухших почек в тот весенний день 1948 года, когда багаж запихивают в машину в городе Осло. Выше крыш сияет солнце, капель искрится и брызжет в разные стороны. Гершон нервно тянется к ручке, чтобы закрыть багажник, его движения излишне суетливы, хотя ничего особенного не происходит, им всего-навсего надо к ночи доехать до Тронхейма. Яннике садится на корточки, поднимает с земли камешек и собирается засунуть его в рот, но Эллен вовремя подхватывает её на руки и вынимает камень из тут же сжавшегося кулачка, хотя Яннике протестует и пытается вывернуться. Потом она начинает рыдать и вопить: «Мой! Мой! Мой!», и Эллен упихивает её в детское кресло на заднем сиденье, а Гершон садится за руль.

Мебель вынесли из квартиры ещё утром, она уже уехала на грузовике. Решение о переезде было принято несколько месяцев назад. Началось всё с намёков, мать Гершона умудрялась в каждый свой телефонный разговор с ним непременно вставить реплику, что ей очень нужна помощь в магазине. Трудно, дескать, управляться одной. Потом Мария навестила их в Осло. Приехала на поезде. Гершон ждал на перроне и смотрел, как мать спускается по лесенке в сапогах на высоких каблуках и такой широченной шляпе, что её поля проскользили по стенам тамбура, когда мать выходила. Она помахала рукой и сделала шаг в сторону, пропуская какого-то не знакомого Гершону мужчину с её чемоданом. С матерью иначе не бывает, она всегда так безупречно элегантно одевается, что даже предположение, будто она сама станет тягать свои чемоданы, кажется противоестественным, и Гершон, не двигаясь с места, наблюдал, как она в награду чмокнула мужчину в щёку и повела рукой, отсылая его. Затем, по-прежнему не думая сама озаботиться чемоданом, мать призывно кивнула Гершону, и пришлось ему подойти и взять его. Я бы всё равно предложил нести чемодан, подумал он, но что-то раздражало его в самой манере матери, в том, что она считает помощь себе чем-то очевидным. Однако он пресёк мысль в зародыше и улыбнулся. На вопросы Гершон отвечал коротко, как мать и рассчитывала, потому что, хоть она и спросила из вежливости, как у них дела, углубляться в подробности сверх простого «хорошо» ей явно не хотелось. Она вовсе не собиралась выслушивать, как трудно найти работу, какие разительные перемены произошли с дочкой Гершона, Яникке, или что война сломала его будущее, как раз когда он дорос до того, чтобы обустраивать взрослую жизнь. Мать всегда была занята собой, своими делами, думает Гершон и вспоминает, как смеялась Эллен, когда он впервые рассказал ей про их с братом летние каникулы. В детстве их с Якобом, а лет им было не больше десяти-двенадцати, селили одних в пансионате на несколько недель, поскольку родители никак не могли бросить магазин.

Едва переступив порог их квартиры, Мария стала причитать, как тесно Эллен с Гершоном живут, до чего же крохотная у них квартирка. Гершон видел, что Эллен очень расстроилась, улыбка застыла у неё на лице, наверняка Эллен и сама о том же частенько думает, как ни крути, она дочь фабриканта, привыкла жить широко.

– Мы собираемся переезжать, мама, – сказал Гершон, принимая у матери пальто. – Купили в Холмене таунхаус с участком, как только его достроят, сразу переедем.

– Об этом я и хотела поговорить, – ответила Мария, переходя в столовую. – Я нашла вам дом. В Тронхейме, почти в самом центре. Вилла с садом и нормальным туалетом, а не вынесенным, как у вас. Собственный дом, Гершон, и работа для тебя в «Париж-Вене».

Мать повернулась к Эллен – та держала на коленях Яннике – и принялась рассказывать ей о магазине, расписывать платья и ткани, шляпки и пальто, Эллен, конечно, сможет брать всё, что захочет.

Историю дома Мария не упомянула. Лишь несколько недель спустя она позвонила Гершону и под занавес разговора, когда уже пора было класть трубку, сообщила – как нечто будничное, обычнее не бывает, – что в войну в доме пару лет обитала банда Риннана.

Гершон повернулся спиной к гостиной и закрыл глаза.

– Алло? Ты здесь?

– Мама, но… Почему ты не сказала об этом раньше?

– Я таки боялась Эллен, она бы раздула это дело до небес, ой-ой, всё так серьёзно… – сказала Мария на идише.