Лекции об искусстве

§ 38. Влияние этого чувства на выбор сюжетов для пейзажа

Таким образом, чувства, воспитанные в Кемберленде, могут найти для себя пищу в Швейцарии; впечатления, полученные в первый раз среди скал Корнваллиса, могут возродиться над генуэзскими стремнинами. Присоедините к этому тождеству в природе способность всякого великого ума овладевать духом предметов, явившихся ему однажды, и станет очевидно, что пейзажиста при выборе им своей сферы нельзя сильно ограничить; закон национальности обнаружится лишь в одном: мы заметим, что художник с особенной радостью и тщательностью отделывает те части своего сюжета, которые напоминают ему о родной стране. Но если он пытается запечатлеть на своем пейзаже дух другой природы, чуждой ему, или изобразить пейзаж другой эпохи, он пропал, он займет то место, которое занимает отраженный лунный свет по сравнению с настоящим светом дня.

Читатель сразу поймет, от скольких затруднений этот простой принцип избавляет и критика и художника; он сразу устраняет целую школу шаблонной живописи и освобождает нас от труда детально изучать пейзажи с нимфами и философами.

Едва ли есть надобность иллюстрировать этот принцип ссылками на произведения ранних пейзажистов, потому что по отношению к ним, я думаю, этот принцип признан повсюду. Тициан самый замечательный пример действия родного воздуха на сильный ум, Клод — действия классической отравы на слабый. Но необходимо закрепить упомянутый принцип в умах обзором произведений великих современных живописцев.

Я не знаю, в каком из округов Англии впервые или дольше всего работал Тернер, но пейзаж, влияние которого можно определеннее всего проследить по его произведениям, несмотря на все их разнообразие, это пейзаж Йоркширского округа.

§ 39. Его проявление специально в Тернере

Из всех его произведений в йоркширской серии больше всего души, любви, простоты и неутомимости, строгого и законченного изображения правды. В них мало погони за эффектами, но много любви к месту; художник мало думает о том, чтобы выставить напоказ свои собственные силы или особенности, но высоко ценит мельчайшие местные подробности. К сожалению, эти рисунки часто меняли своих владельцев, их портили своим небрежным обращением торговцы, их портили при чистке; большинство из них представляют собою жалкие обрывки. Я назвал их не в качестве образцов, а в доказательство того, что художник долго работал в упомянутом округе; любовь, дыханию которой эти рисунки обязаны своим превосходством, должна была возникнуть за много лет до их появления. Она сказывается не только в том, что картины эти изображают известные места, но и в пристрастии художника к закругленным формам гор; впрочем, из этого не следует, что общие принципы не внушили бы ему этого вполне законного пристрастия; я не сомневаюсь, что при своем необыкновенном чутье к красоте линий он все равно рисовал бы округленные горы даже в том случае, если бы начал свои первые работы среди остроконечных вершин Кадора. Но он не закруглял бы их до такой степени, не находил бы такого удовольствия в их округленности. Этим обширным лесистым стремнинам и волнистым йоркширским возвышенностям мы, я думаю, обязаны той удивительной массивностью, которая преобладает у Тернера в изображены гор и которая служит одним из главных элементов их величественного характера. Пусть читатель откроет Liber Studiorum и убедится, какое удовольствие испытывает художник среди линий Бен Артура и как сравнительно неудобно чувствует он себя среди остроконечных вершин у Mer de Glace. Как ни велик художник, эти вершины начертил бы совершенно иначе житель Савойи, если бы он был столь же велик.

Я привык в йоркширских картинах видеть кульминационный пункт художественной карьеры Тернера. В них он достиг высшей ступени в том, к чему до тех пор делал только попытки, именно достиг законченности и обилия форм и сумел при этом выразить атмосферу и свет без цвета. Его ранние рисунки особенно поучительны по этой определенности и простоте цели; он не думал здесь о сложных и блестящих красках; эти рисунки немногим превосходят тонко исполненные этюды света и тени; зеленовато-голубой цвет употребляется для изображения теней, золотисто-коричневый — для изображения света. Избежав таким образом тех трудностей, той коварной изменчивости, которыми отличаются цвета, художник мог устремить все внимание на рисунок и благодаря этому достигнуть такой решительности, тонкости и совершенства, которые не имеют себе равных и которые могли служить ему надежным основанием для последующих опытов. Рисунки, сделанные для Италии Гэквиля, являются удивительными примерами обилия и точности деталей так же, как некоторые изображения швейцарских видов, принадлежащие Фокесу Фарнелей.