Конечно, есть та кулиса, в которую все упирается. Это кулис Европейской культуры 11 века, когда в 1054 году произошел знаменитый раскол церквей, и когда на этом церковном расколе западная церковь, латинская и греческая, никак не могли сойтись в одном вопросе: «Что есть суть Богородицы»? Греческая церковь говорит, что Богородица есть Приснодева. Другими словами, она, прежде всего, абсолютно девственна, присная, то есть близкая, родная и дает очистительное начало мира. Если, к примеру, где-то происходит эпидемия холеры, то тут же ставится церковь Богородицы в этом месте, чтобы очистить его. И Богородица сына рожает и в жертву его приносит. А латинская церковь говорит: Богородица — Царица Небесная и Приснодева не употребляет. Богородица, дай, Сына. Он — Царь Небесный, а ты Царица Небесная. Поэтому в иконах, скажем, 11–12 веков появляется сюжет, которого у нас нет. Так называемая коронация Богородицы или коронование Богородицы, когда мы видим, что Сын коронует Богородицу, потому что он Царь Небесный, а она должна стать Царицей Небесной. Царица — это преклонение, служение женщине. Отсюда и куртуазная линия, чего нет в России. Я это говорю лишь потому, что искусство 19 века, в лучших своих проявлениях, все равно, имеет свойство просвечивания необычайно проникновенной, духовной и пластической глубины. И когда Ярошенко пишет Пелагею Антипьевну, ему нет никакого дела до ее мужей, до того, что кто-то стреляется на пороге ее спальни, до того, что она носит белые манжеты — он видит в ней Приснодеву. Он видит в ней это очистительное начало, страдание жертвы, потому что она лучший представитель этого общества. Точно также как Ренуар, когда пишет Жанну Самари, видит в ней Прекрасную даму. Это высшее, что он может о ней сказать. Я думаю, что когда мы занимаемся этим предметом, то мы его считываем слишком просто с одного лишь внешнего плана декоративного, сюжетного, композиционного или избирательно-любительского. Мы забываем о том, что в нем есть еще один, более глубокий план, который не первый день живет на свете. И он несет на себе всю ту глубокую тайну, тот глубокий шлейф своего прекрасного прошлого. Вот почему я взяла для сравнения эти два портрета, хотя, могла бы выбрать, что-нибудь другое.
Андрей Рублев
Андрей Рублев
Гений Андрея Рублева овеян славой отечественного и мирового искусства. Гений всегда анонимен, потому что гениальность — вещь таинственная, нерасшифрованная и непостижимая. Стоит удивляться только тому, что средневековый художник, который был чернецом, иноком, принявшим постриг, так был широко известен. И в свое время, и в какое другое — его имя никогда не было забыто. А в 20 веке оно, как раз, и стало великим именем мирового искусства.
Существует расхожее мнение, что мы очень мало знаем об Андрее Рублеве, и что сведения о нем чрезвычайно скудны. Но я должна сказать, что они не только не скудны, но мы довольно много знаем о нем. Не только о его биографии, но еще более о его личности, что может быть для нашей темы значительно важнее. Гораздо больше, чем могли бы знать по условиям, в которых работал артельный художник средних веков. Да еще на рубеже 14–15 веков. О нем сохранилось огромное количество свидетельств. И, конечно, хочется немного поговорить об этом удивительном феномене. Разумеется, никакое явление не рождается в пустоте. И Андрей Рублев — имя, возникшее не из пустоты, потому что искусство того времени, само по себе, достойно очень большого разговора и очень пристального внимания. Это ведь искусство церковное, а другого искусства в России в то время не существовало. Это на Западе церковное искусство становилось одновременно светским. Граница между ними стиралась. А в России церковное искусство всегда было и остается абсолютно аборигенным. Тем не менее, произведения Андрея Рублева воспринимаются очень широкими кругами зрителей во всем мире. Это свидетельствует о чем-то. Мы не знаем точно, когда он родился, но существуют сведения, что родился он между 1360 и 1370 годом. Мы не знаем точно, из какой он происходил среды, но есть мнение, что Андрей Рублев принадлежал к Московской школе, то есть он был как-то связан с Москвой. А вот то, что он был связан с Троице-Сергиевой Лаврой, основанной Сергием Радонежским и то, что он был ее выходцем — вот это абсолютно точно. Об этом есть очень много свидетельств. По всей вероятности, он принял там постриг и очень много был связан с Никоном, неоднократно работал там и, собственно, «Троица» также была написана для Иконостаса Троице-Сергиевой Лавры. Но, как говорится, обо всем по порядку.
Первое, документально засвидетельствованное упоминание об Андрее Рублеве в Троицкой летописи относится к 1405 году. Эта летопись, после дешифровки была впервые опубликована в 1950 году. И это свидетельство настолько интересное, что я хотела бы не только его процитировать, но также и основательно прокомментировать.